Чума в Бедрограде
Шрифт:
— Кидаем?
Охровичу и Краснокаменному стало не по себе (не по двум себям). Выпадет хэр Ройш — придётся немедленно мчаться на кафедру.
Не все представители Революционного Комитета терпят шуток.
А так хотелось поспать.
Чтобы монетка не простаивала (её тоже негоже расчехлять впустую), они прокинули оружейную принадлежность.
Головам Университетской гэбни до завтрашнего утра запрещено носить оружие. Но есть оружие, а есть исторические артефакты.
Обрез Твирина (сегодня — Охровичу).
Револьвер Золотца (сегодня —
Официально хранившиеся на кафедре истории науки и техники все эти годы.
По-прежнему рабочие (кому нужны нерабочие ловушки?).
— Чучело всё равно надо прокинуть. Выпадет хэр Ройш — поедем прямо сейчас, такова судьба.
— Поберегись, кидаю. Решка, решка, решка, грифон.
— Хикеракли! Это к хорошей погоде, веселью и примирению.
— А также к неожиданным поступкам в адрес ближнего своего, чьему-нибудь безумию и бегству из политики. Ваше экспертное мнение относительно необходимости поспешности?
— Сложный вопрос, коллега! Хикеракли — это не хэр Ройш, но и не опальный Гныщевич.
— Он наш с вами политический батюшка, коллега. Насколько мы ценим наследственность?
— Часа на два.
— На полтора, пожалуй.
— Включая дорогу до кафедры? Потому что если включая, то можно уже и не ложиться.
— Не ложиться нельзя, коллега. Мы с вами, позволю себе заметить, выглядим как дохлые дикобразы.
— И эффективность наша примерно такая же, соглашусь.
Охрович и Краснокаменный выкопали из тюков всё необходимое для чучела Хикеракли. И — НАКОНЕЦ-ТО — пали.
Полтора часа, каждая секунда которых будет использована с умом.
Без ума.
Во сне.
Спальное место (с-ПАЛ-ьное) находилось в комнате с балконом, и запах ёлочки снова встревожил ускользающие умы. Сосед-походник безумен. Сосед-походник посреди чумы и политики притащил на балкон (свой, смеяли надеяться Охрович и Краснокаменный) ёлочку, которая на них теперь пахла.
А с другой стороны, Максим тоже способен удивить.
Максим вполне мог выбраться из верёвок только затем, чтобы тайно пробраться в сортир с еловым освежителем и потом незамеченным вернуться.
И никто бы не догадался.
Глава 32. Присмотреться
Университет. Максим
Потому что иногда надо просто смириться.
Посмотреть на вещи с другой стороны и смириться.
Другая сторона — это ведь, как выясняется, вовсе не обязательно предательство убеждений. Это, как выясняется, всего-навсего другой угол зрения, который иногда помогает видеть чётче те же самые вещи.
Максим невольно усмехнулся:
Можно при хорошем зрении надевать очки с простыми стёклами, а можно — при плохом линзы. Другой угол зрения — это почти что линзы и есть. Что-то меняется в восприятии, но никто об этом не догадается, если не сказать вслух.
Последние пару дней Максим был не в том положении, чтобы много говорить вслух. После встречи гэбен он даже университетским преподавателем больше не числился, не то что кем-то, кого послушают, если он заговорит вслух.
Тем более — под другим углом.
Потому что в Университете есть мода на очки с простыми стёклами, а на линзы — нет. Всем, кто гнёт извилины в Университете, положено иметь плохое зрение. Как в прямом смысле, так и — увы — в переносном.
Сейчас Максим до тошноты чётко видел: очки с простыми стёклами — это не только аксессуар, модой на который Университет обязан Габриэлю. Это символизм (леший, после Пинеги и «Белого дерева» Максим никогда не перестанет дёргаться от слова «символизм»).
Символизм. Нет, хуже: символ Университета — очки с простыми стёклами (пункт в конспекте, параграф в учебнике, мысленно выделить и подчеркнуть).
Очки с простыми стёклами
Делать вид, что видишь меньше, чем на самом деле. Потихоньку привыкать щуриться для полноты образа. Щуриться, придвигаться поближе, не фокусировать взгляд, а в результате и правда стать подслеповатым, убедить себя, что не можешь верно рассмотреть что бы то ни было без очков.
Максим много лет наблюдал, как это происходило с Габриэлем в прямом смысле.
Сейчас Максим понял, что в переносном смысле это происходило и со всем Университетом.
С самим Максимом — тоже.
Потому что есть вещи, которые удобнее (спокойнее, приятнее) не замечать. Очки с простыми стёклами в таких вопросах отлично помогают. Как символ.
А ещё они помогают в вопросах маскировки. Это тоже заслуга Габриэля — простое, как его стёкла, открытие: человек в очках выглядит одновременно серьёзнее и беспомощней, чем он есть на самом деле.
Более университетским выглядит человек в очках.
— Чё как башкой ударенный сидишь? Думаешь, что л’? — проявил что-то вроде дружелюбия портовый таксист, тавр Муля Педаль, и Максима перекосило.
Муля Педаль — человек Святотатыча, курьер с таксистскими правами и хорошим знанием Бедрограда. Последние пару лет Святотатыч именно его отправлял в Университет, когда возникали совместные дела.
Последние пару лет Муля Педаль обращался к Максиму на вы.
Это было правильно и совершенно естественно — сообразно возрасту, социальному статусу, уровню доступа. Настолько естественно, что Максим ни разу в жизни и не задумывался, как обращается к нему Муля Педаль.