Чума в Бедрограде
Шрифт:
Андрей отмахивался: для формирования, мол, первичных представлений о синхронизации и рассинхронизации правда не нужна.
А эта самая правда в своих шелках и кружевах в такси у склада села — и привет.
Точно же всё не так было. Не так, как в методичках, и не так, как Андрей рассказывает. Не потому что Андрей врёт, а потому что сам не понимает, чё было-то.
— Слушай меня внимательно, — медленно, с нажимом заговорил Гошка. — Я не знаю, по какому ветру улетели годы синхронизации и знания друг друга, но я — кто угодно, только не предатель, — Гошка подался вперёд. — Если бы я вдруг решил, что в Университете все сплошь лапулечки, которым пора даровать свободу от поганой Бедроградской гэбни, я бы в этой гэбне не сидел. Понял меня? На две стороны не играю.
Да понятно, понятно.
И всегда было понятно: Гошка решил — Гошка сделал. Предавал бы, так с музыкой. Вот с той самой симфонической, с которой сегодня университетское такси приезжало-уезжало.
Соций вздохнул.
В том и дело, что если не предавал, но сдал, хуже выходит.
Не так крут, как все всю жизнь думали.
— Он сказал, — кивнул Соций в сторону затихшего магнитофона, — что ты не виноват. Подумай хорошенько, может, где чего ляпнул случайно, ошибся…
— Подумал уже, и не один раз, — тут же взбеленился Гошка. — И искренне верил, что каждый из нас подумал, вспомнил каждый свой херов день с начала времён, перепроверил все свои действия на ошибки. Что, нет? Я один такой сознательный? Оно и видно, — Гошка с грохотом встал, его стул пошатнулся и ёбнулся. — За всё, что я делаю, я отвечаю — не только как голова гэбни, но и один, сам по себе. И ты, Соций, это прекрасно знаешь. Полегчало? — бросил Гошка уже через плечо.
Уходить собрался.
— То есть он действительно врёт? — ещё раз уточнил Соций.
И ещё уточнит, и ещё — хоть в сотый, хоть в тысячный раз. До тех пор будет уточнять, пока не услышит прямого ответа.
Да или нет.
Гошка обернулся у самой двери, долгим и непонятным каким-то взглядом окинул Соция. Проигнорировал Бахту, который вскочил его останавливать, проигнорировал даже Андрея, который усиленно захлопал на него своими вечными ресницами.
Да или нет?
— Вот я и говорю, — Гошка перевёл взгляд с Соция на утыканную гвоздями карту Бедрограда, — зачем спрашивать меня, если ты уже определился, кому тебе больше нравится верить?
Да или нет, блядь!
— Просто подтверди, и я поверютебе, — прорычал Соций. — Чтобы ты перестал ломать комедию, я, блядь, должен начать тебе пальцы ломать по очереди? Отвечай: да или нет?
Гошка улыбнулся. Опять — едко, презрительно.
— Всегда додавить до конца, такой хороший голова гэбни, — мерзейшим тоном проворковал он. — Где ж твои навыки были, когда они в самом деле пригодились бы, — Гошка махнул рукой в сторону магнитофона. — Я хотел совсем не так, но разве ж мне оставят выбор?
Да или нет — или уже пару пуль в размахавшуюся руку!
Потом залечат, если что.
Гошка толкнул дверь, постоял перед ней молча ещё пару секунд.
— Да, Соций, он врёт. Я никому ничего не сдавал. Утри уже сопли ужаса и займись каким-нибудь полезным делом.
И вышел вон.
«Шелка и кружева не забудь нацепить», — едва не заорал ему в спину Соций.
Потому что, блядь, вот это и есть форменные шелка и кружева — по полчаса на простые вопросы не отвечать, а ответив, дверьми хлопать!
Зла не хватает.
Ладно бы Гошка сказал «нет, не врёт». Тогда бы пусть сколько угодно хлопал, когда стыдно — можно. Но если «да, врёт», если не за что стыдиться — то какого лешего морду воротить?
Оскорбили, блядь, подозрениями?
С каких, блядь, пор мы такие хрустальные?
Бахта, прихуев, протормозил чуть-чуть, а потом таки рванулся за Гошкой.
— Не стоит, — сказал Андрей.
Не сказал даже, а буквально попросил.
— Это ещё почему? — не понял Бахта, остановившись на лестнице.
Андрей закрыл лицо рукой, растерянно потёр глаза.
— Потому что не стоит, правда, — звучал он подавленно и как-то жалко. — Пусть отойдёт. Это же не очень просто, когда тебя свои подозревают.
Вот, пожалуйста, ещё один.
Подозревают, не подозревают — рот, блядь, им на что? У Университета день за днём отсасывать?
Одно слово вовремя — и никаких проблем.
— Неспокойно как-то, что он один неведомо куда упрётся, — неуверенно возразил Бахта.
«Чё ему сделается?» — едва не поржал Соций, но понял: не над чем ржать.
Бахта не о том. Или — о том и не о том сразу, сам не знает.
Потому что о том, что Гошке что-то сделается, беспокоиться глупо.
Беспокоиться можно о том, что Гошка что-то сделает.
Потому что может. Потому что если Гуанако сказал, что Гошка их сдал, а Гошка ломался и не захотел сразу ясность навести, один леший знает, что на самом деле было.
И это поганая мысль.
Поганая мысль, нарисовавшаяся сейчас на лбу у всех трёх оставшихся в подвале голов Бедроградской гэбни.
Только обсуждать её никто не будет.
Если начать, уже всё — можно сразу доставать ёбаный бланк для запросов на ПН4. Кому это надо, блядь? Вернётся Гошка — все вместе обсудят поганую мысль. Попробуют ещё раз. Или не обсудят, ладно.
Можно ведь и обождать до завтрашней ночи.
Соций не сомневался: Гуанако приведёт реальную университетскую власть к Бедроградской гэбне. И с большой вероятностью придёт сам. Вот тогда и стоит смотреть, что скажет Гуанако, что скажет Гошка и кто тут врёт.
Да, Соций хотел бы разобраться до финальных переговоров. Но как разберёшься, если в ответ на простой вопрос тебе перед носом дверьми хлопают, блядь?
В подвале зазвонил телефон, Андрей немедленно схватился за трубку.
Тут имеет смысл немедленно хвататься — это ж не номер приёмной Бедроградской гэбни и даже не номера кабинетов в официальном здании. Этого номера никто, кроме специальных диспетчеров, не знает, а те соединяют, только если предварительные указания были.