Чума в Бедрограде
Шрифт:
Эти проклятые трещины снились Андрею вчера после похода к Молевичу. Он надеялся выключиться на пару часов, освежить загудевшую с джина голову, но под веками ползли трещины, трещины, трещины —
Проснулся Андрей ещё сильнее разбитым, чем засыпал.
Воровато наглотался успокоительного, Бахта ещё заметил тогда. Пришлось соврать, что стимуляторы.
Опять.
Опять врать, недоговаривать, скрывать — пусть по мелочи, но в любом случае тошно.
Очевидно, это убойная доза успокоительного рассеивает теперь внимание, очевидно, из-за успокоительного Андрей и не может сосредоточиться, пропускает мимо ушей важнейшие переговоры, думает леший знает о чём, не может отвести взгляда от гэбенного наплечника на голубой рубашке —
— Господа, — произнёс Смирнов-Задунайский тихо, но так, что все непроизвольно прислушались, — господа. Многие из нас устали от бесконечной болтовни и переживаний последних дней. Давайте оставим эти танцы и перейдём-таки к тому, что нас всех в самом деле волнует.
Сначала Андрей похолодел.
Потом усмехнулся.
Потом распрямил спину и оглядел Смирнова-Задунайского с профессиональным на этот раз любопытством: ну надо же, как мы можем, а.
Само собой, говорил Смирнов-Задунайский совсем как Савьюр. Это несложно. В реплику из полутора фраз отлично влезают главные савьюровские штампы. «Оставим все эти танцы», леший. Голоса у них совсем непохожи, но спокойная и дружелюбная безэмоциональность интонаций делает своё дело.
Недурно.
С аудиальной составляющей — очень недурно, но с визуальной…
Смирнов-Задунайский почти не двигался, только чуть шевелил одним плечом.
Он ведь никогда не пересекался с Савьюром, он попал на Колошму через полтора года после смерти последнего. Неоткуда Смирнову-Задунайскому знать, что байки про этакого абсолютно аутичного Савьюра — это просто байки, расплодившиеся вокруг образа эффективного и могущественного Начальника Колошмы, который при всей своей эффективности и могущественности был будто бы вовсе не от мира сего. Чушь невообразимая, россказни для дураков. Савьюр был странноватый, но живой. И жестикуляции, например, у него имелось в наличии несколько побольше, чем демонстрировал сейчас Смирнов-Задунайский.
Неплохая мысль — сделать из одного мертвеца другого, но как же небрежно реализованная!
Только наплечник на голубой рубашке и спасает: рубашка вот почти идеальная. Точное попадание в цвет, верно восстановленные манжеты не самого тривиального кроя. Андрей пригляделся ещё внимательней, но так и не нашёл изъяна. Шикарная всё-таки память у (видимо) 66563. Для гражданского — так просто феноменальная.
Хотя вот же он, изъян: по голубой рубашке со стороны печени ползло якобы кровавое пятно.
Андрей закатил глаза к потолку.
Леший, ну должно же быть у них чувство меры!
Савьюр умер от двух огнестрельных ранений — в печень и в сердце. Стороживший его собственный кабинет охранник оказался слишком уж преданным: сказано стрелять если что — он и стрелял. Через дверь, в которой без предупреждения зашуршали ключи. Выстрелил бы единожды — Савьюр имел бы шансы выжить. Всё-таки печень — не сердце и не мозг, пара часов на операцию была бы.
Якобы кровавое пятно, ползущее по голубой рубашке Смирнова-Задунайского со стороны печени, — это уже переигрывание. Как и нездоровая бледность, как и лёгкий тремор в руках. В психологических воздействиях нельзя пережимать с деталями, решительно нельзя.
Университет — дилетанты. Талантливые и старательные, и у рубашки правильные манжеты, и мысль неплохая, и безэмоциональные интонации верны, но, леший, кровавое пятно!
Вот это — действительно несерьёзно.
Андрей даже повеселел от глупости университетских.
— Нас в самом деле волнует следующее, — Бахта с живейшим интересом рассматривал таки открывшего рот Смирнова-Задунайского. — Почему вы не выиграли? У вас были сведения о наших планах, у вас было время на подготовку. Девка Ройша, вирусолог Шапка, взятие Андрея в Медкорпусе. Судя по тому, что мы знаем на данный момент, у вас было всё, чтобы сдать нас с потрохами фалангам. И почему вы обломались-то?
Хороший вопрос. Андрею он в голову как-то не приходил — потому, наверное, что Андрею долгое время и вовсе не приходило в голову, что Университет имеет хоть какие-то преимущества перед Бедроградской гэбней в этой борьбе.
Смирнов-Задунайский молчал.
Охрович и Краснокаменный взяли дыхание.
— Девка, — просто ответил 66563. — Вам, профессионалам, такое и в страшном сне не приснится.
Бедроградская гэбня вопросительно уставилась на 66563.
— Вы всё равно не поверите, — продолжил тот, закурив. — В субботу на свидании с младшим служащим Александром у девки был в кармане диктофон. Она всего-навсего промахнулась мимо кнопки «запись».
Вот теперь Андрей действительно похолодел, просто-таки почувствовал, как озноб пробирается под мундир — психологическим воздействиям всякими рубашками и интонациями далеко до такого эффекта.
Распознавание голоса по записи — самая банальная и надёжная доказательная процедура во Всероссийском Соседстве. Если б запись была, если б она дошла до фаланг, Бедроградской гэбне и Гошке лично было бы не отвертеться от подвигов «младшего служащего Александра».
Неужели повезло? Вот так, случайно и бессмысленно?
— Она, что ли, совсем дура была? — с сомнением потряс головой Соций.
— Вы шутите, — оторопел Бахта.
— Лепота, — присвистнул Гошка.
66563 развёл руками:
— Серьёзно говорю. Сам охуел, когда узнал.
Гошка засмеялся.
Как-то слишком громко, как будто бы почти истерично — при условии, что у Гошки вообще может быть истерика.
— Я уже смирился с тем, что меня малолетка развела, — сквозь смех выдавил он. — Но чтоб малолетка, которая при херовом рабочем диктофоне доказательств собрать не может! Пора расстрелять к херам конским младшего служащего Александра.
66563, заразившись, расхохотался сам.
Охрович и Краснокаменный захлопали своими крыльями-наплечниками в такт взрывам хохота.
Смирнов-Задунайский продолжал молчать.
Андрей плевал на Смирнова-Задунайского, Охровича и Краснокаменного, 66563 — Андрея волновало другое: Гошка сказал «я».
Гэбня не говорит «я», гэбня говорит «мы».
Даже пресловутый Савьюр стал сбиваться на «я» только тогда, когда всё зашло уже слишком, слишком далеко.
Охрович и Краснокаменный не сдержались, встряли-таки: