Чума в Бедрограде
Шрифт:
Охрович и Краснокаменный проехались взглядами по Бедроградской гэбне туда и обратно. Вздохнули.
— Вас просто достала шутка про Александра.
— И костюмированные вечеринки.
— Вы несчастные люди без чувства юмора.
— И чувства вкуса.
66563 аутично пробормотал:
— Такие масштабные перемены не совсем в юрисдикции Университета.
— Ну приехали, — насел на него Гошка. — Как Молевичу уходить — так у вас специальные инструкции, согласно которым только действительный сотрудник БГУ им. Набедренных может в Университетской гэбне сидеть, а как отвечать за свои слова — так в кусты? Может, упразднить-таки вашу гэбню как факт?
— Головой думай, — скривился 66563. — Не захотят наверху радикально реформировать состав, просто не дадут из Университета уволиться и всё.
— Положение о Трудоустройстве почитай, — фыркнул Гошка.
— Устав Университета почитай, — отзеркалил недовольство 66563. — Ту часть, которая не к студентам относится. Ответственность преподавателя перед вверенными ему юными долбоёбами и вся хуйня. Там есть на чём сыграть, если надо. Мне самому так дважды заявление об уходе с кафедры заворачивали, только Колошма и выручила.
— Да сжечь его пора, этот Устав, — раздражённо затих Гошка, сморщившись от очередного неловкого движения простреленной рукой.
— Разберётесь, — прервал перепалку Соций. — И это, блядь, добавьте штрих к парадному портрету: кто ж таки заразил завкафов дом? Принципиальный вопрос уже.
Вот сдался Социю этот завкафов дом! Андрей устало потёр глаза.
66563 на вчерашней встрече правильную ставку сделал — Соция клинит на предательстве в рядах своих, он даже за завкафский дом именно поэтому так уцепился. Хочет узнать, «кто в Университете падла».
Ох.
66563 издал какой-то неопределённый звук: мол, он ещё вчера свои соображения высказал. Нет, мол, соображений.
Охрович и Краснокаменный, разумеется, приняли удар на себя.
— Вас интересует, какой человек?
— Мы бы сперва посоветовали разобраться с вопросом «мы или вы».
— Ответ на него не представляется самоочевидным.
— Настоящая синхронизация работает только у нас двоих. Ваша — жалкое подобие.
— Вам ведь даже чтобы мысли понять нужно пользоваться ногами!
— Мысли — и ногами. Чуете подвох?
— Ноги далеко от головы. Неизбежны провалы коммуникации.
— И потом, разве важно, кто заразил нашего любимого Габриэля Евгеньевича?
— Мы все здесь прогрессивные и профессиональные люди, ориентированные на результат.
— Результат: все живы, кроме чумы.
— Может, лучше обнимемся?
С одной стороны, их подколки про «мы или вы» нервировали.
С другой стороны, Андрей никогда не думал, что будет настолько согласен с каким-либо практическим выводом Охровича и Краснокаменного.
Все живы, давайте обнимемся.
Давайте, клоуны в розовых костюмах.
Соций оглядел клоунов с недоумением — не верит, что ответа нет, хочет знать наверняка. Бахта ухмыльнулся — находит своё какое-то странное удовольствие в абсурдности ситуации. Гошку сейчас гораздо больше занимает собственная рука.
Андрей выдохнул облегчённо. Поверил на миг, что всё уже закончилось.
После чего университетская сторона напомнила вдруг, что она сегодня представлена не только 66563 и Охровичем и Краснокаменным.
Не только.
— Случайность, — второй раз за все переговоры подал голос Смирнов-Задунайский, — просто случайность. Все так много и так искренне задаются этим вопросом, что невольно становится ясно: виноватого-то нет. Габриэль Евгеньевич заразился, и все попытались этим воспользоваться, но так неловко и бессмысленно, что получившаяся история в итоге как-то не напоминает продуманный план. Случайность, чья-то ошибка. Тот, кто ошибся, вряд ли хотел того, что вышло, он может даже не помнить об этом — не помнить о своих деяниях вообще нынче модно, — с бесцветной полуулыбкой он чуть развернулся к Гошке. — Потому что если кто-то целенаправленно и осознанно заразил Габриэля Евгеньевича, то о нём можно сказать только одно: какой же он всё-таки глупый, этот кто-то.
Смирнов-Задунайский ни разу не взглянул на Андрея, пока говорил.
Это было очень, очень заметно — они ведь сидели друг напротив друга, при таком расположении трудно и странно избегать зрительного контакта.
У Смирнова-Задунайского почему-то совсем тихий, безэмоциональный голос и голубая рубашка Савьюра, под Савьюра, как у Савьюра.
То, что он говорил, — здраво и рационально, а ещё до отвращения человеколюбиво, только эта любовь тоже какая-то безэмоциональная, бесцветная, плоская: люди несовершенны, все люди несовершенны. Люди — грязь, то есть скорее пыль, то есть всё это ерунда, кто кого подставил, кто кого заразил; мог — любой, потому что любой — пыль, так какая к лешему разница, оставим эти танцы, оставим, оставим, кому сдались нудные выяснения, всё равно это уже ни на что не влияет, всё равно ничего не вернёшь, так оставим танцы и немного милосердия для виновника, оставим его в покое, оставим, оставим, оставим.
То, что он говорил, было как у Савьюра, под Савьюра.
То, что он говорил, было как будто он и есть Савьюр.
— Нихуя себе случайность! — упорствовал Соций. — Не бывает таких случайностей. Это ж целый ёбаный жилой дом, ещё и на четыреста квартир. Там в отстойнике фильтры пятилетней, кажись, давности. И, как выяснилось, они не проржавели в хлам, реактивы в них почти все непросроченные. Не вспоминая уже о том, что вентиль кто-то поворачивал и чуму в канализацию кто-то запускал. Значит, у кого-то были некие намерения, мотивы и цели.
— Необязательно, кстати, — неожиданно выдал Гошка. — Мог быть один подцепивший заразу в другом месте, который зашёл потом в свой родной херов сортир, и один повёрнутый почему-то, хоть бы и случайно, вентиль безотходного оборота воды — и всё, привет всему дому. Мог ведь?
Андрей даже не понял сразу, что за подтверждением своей гипотезы Гошка обращается к нему.
Голубая рубашка обращалась гораздо громче и внятней.
— Мог. Наверное, — закивал Андрей и хотел на том и остановиться, да только рот как-то сам по себе, не подчиняясь приказам, артикулировал всё новые и новые слова: — Но это… малопредставимо. Дом 33/2 по проспекту Объединённых Заводоводств и улицы Поплеевской предположительно был заражён в прошлое воскресенье. Если первые инфицированные появились в субботу, к воскресенью вирус ещё никак не мог передаваться естественным путём, поскольку инфекция… впрочем, детали излишни, но тут не надо быть медиком, чтобы понимать… вирус входит в соответствующую фазу развития не раньше третьего дня с момента попадания в организм, там сложный инкубационный период… так что даже если бы вентиль был повёрнут неумышленно…