Чума в Бедрограде
Шрифт:
Тёмный закуток направо, нетипично перегороженный каким-то столпотворением!
Попельдопель пригляделся: определённо не студенты. Похоже на делегацию заводских рабочих из глубинки — странный говор, обгоревшая на солнце кожа, вообще вид какой-то не самый здоровый (пьют?), одежда простая, практичная (кто такую в Бедрограде носить будет?), особая провинциальная растерянность, сплошное «что делать, куда бежать?» на лицах.
Кто бы они ни были, если они на кафедру, они не вовремя.
— Ну кого ещё нелёгкая принесла… — начал было Попельдопель, но вдруг заметил волнение среди покойников.
— Охуеть, — постановил покойник Гуанако. Со значением отдавил ногу покойнику Диме, почти уже рванул к делегации и вдруг вспомнил про Попельдопеля: — Слушай, подожди тут пару минут. Сейчас пойдём на кафедру, просто… просто ты себе не представляешь, как всё охуенно складывается!
К Попельдопелю вернулось утреннее «ммм», потому что что тут ещё скажешь, кроме «ммм».
Покойники ввинтились в делегацию, скрылись с глаз Попельдопеля за провинциальными делегатскими спинами и что-то устроили. Что — непонятно, не видно и не слышно, но делегаты их совершенно точно слушали и слушали — ммм, сорок тысяч раз ммм! — с почтением, внимали даже. Кто-то покачнулся. Его тотчас подхватили и силой заставили побыть ещё немного вертикальным, но Попельдопель был готов поклясться, что наблюдал сейчас несостоявшееся падение на колени.
Ммм.
Дальнейшее — набор картинок.
По-другому это самое дальнейшее мозг Попельдопеля воспринимать отказался.
Кафедра. Ворох бумаг — на столах, на шкафах, на диванах, на полу, разве что на потолке нет бумаг, но на потолке революционное чучело. Сегодня оно Метелин — в шинели Резервной Армии поверх парадной белой рубахи (их ещё называют расстрельными, расстреливали-то в парадном), в парике из чёрных-пречёрных волос, совсем как у покойника Димы или живого завкафа Онегина.
Охрович и Краснокаменный кивают на чучело и хором заявляют: «Потому что Метелина звали Александр!», но какой к лешему Александр, при чём тут это, у нас же эпидемия, некогда глупостями заниматься.
Покойник Гуанако выгружает на секретарский стол бесконечные бутылки без этикеток, Ларий расставляет их по росту и вздыхает: мол, крепкая она, на работе много не выпьешь. Кто «она», что это вообще за бодяга нежно-ржавого цвета?
Максим обеспокоено выспрашивает что-то у покойника Димы, слушает традиционно путаные ответы и качает головой. Где-то неподалёку бродит мрачный Ройш, отпихивает бесконечные Максимовы бумаги едва взглянув, и это настолько ненормально, что Попельдопелю становится не по себе.
Дверь в завкафский кабинет красноречиво заперта.
Очень не ко времени, надо же срочно обсудить с гэбней детали плана —
Дверь в завкафский кабинет распахнута, сейчас вообще от удивления сорвётся с петель, потому что перед завкафом вещает древний старец из делегации, на которую Попельдопель и покойники наткнулись при входе. Вещает былинным голосом, исполненным сильного старопэтэрбэржского акцента — Попельдопель когда-то жил рядом с дореволюционным дедком, он знает, как это звучит. Впрочем, дедок и то меньше экал.
Онегин прикрывает глаза и отворачивается. Онегину, как обычно, недосуг слушать посетителей. Охрович и Краснокаменный сидят по обе его руки прямо на полу, преклонив одно колено, они-де грифоны. Кто такие грифоны: это которые совы с собачьими ногами или которые гуси с бычьими шеями? На дореволюционных монетах и тех, и тех чеканили, а та сторона, которая не решка, до сих пор в обиходе «грифон», только пойди уже разбери, что он такое.
Максим пытается и слушать, и что-то писать в блокноте непреклонному Ройшу, а Ройш похож не на поганку, как обычно, а вовсе даже на плод фигового дерева.
Ларий суетится, позванивает куда-то и тихо бормочет в трубку, поглядывая на старца.
Покойники притаились за шкафом. Целуются они там, что ли? Самое время.
Глаза Попельдопеля перескакивают с одного действующего лица на другое, шарят по кафедре, после каждого круга непременно спотыкаются на свитерах Охровича и Краснокаменного. Салатовый с оранжевым и ультрамариновый с белым, вязка крупная, почти сеть — так похоже на условное изображение чумы, которое он тут рисовал. Ну и какого лешего? Лишней минуты ведь нет, а тут эти делегаты.
Охрович и Краснокаменный степенно кивают, по-звериному держат спины, у них балаган (у них всегда балаган), но на самом деле понятно, что всё их внимание сконцентрировано на старце, они даже не мешают ему вещать, вклиниваются поменьше. Если аж Охрович и Краснокаменный не отвлекают, дают высказаться, может, оно действительно чем-то важно?
И до Попельдопеля медленно доходит, докатывается даже, как будто просачивается сквозь беруши, о чём вещает старец. Приехали (приэхали, со старопэтэбэржским-то акцентом), мол, в Бедроград (Бэдроград, дореволюционный сосед Попельдопеля тоже так говорил), прямиком на истфак, мол, через всю страну эхали, мол, раньше таились, нэ высовывались, а тэпэрь врэмя настало, мол, свэт истины донэсти.
Свэт истины. Сумасшедшие со старцем приэхали, фанатики? А выглядят пристойно, ничего дурного не подумаешь.
«Под зэмлёй жили, зэмлю эли, никому нэ показывались, а кому показывались, тот под зэмлю уходил. Мэсто под зэмлёй эсть святое, всэ жэртвы, всэ люди — святому мэсту, ничэго святого кромэ мэста и нэ осталось, всё разрушэно, до послэднэго камня разобрано, по травэ да по стэпи разбросано, ногами да годами утоптано».
Мэсто. Под зэмлёй. Вот оно что. Попельдопель ведь уже поверил, что покойники не брешут: Дима показывал совершенно обалдевшим Попельдопелю с Шухером фотоснимки — тёмные, зернистые, вспышка всё равно не вытянула. Гуанако на обороте схем чумы чертил эту махину в разрезе, дорисовывал стрелочки — воздушные потоки, грунтовые воды.
Но ни один из покойников и словом не обмолвился о том, что там живут люди! Не могут жить, это же безумие, это большее безумие, чем всё остальное безумие!
«Зэмля схоронила, зэмля укрыла и приютила, но всэго нэ укроэшь, под зэмлёй нэ спрячэшь, а чэго нэ спрячэшь, тому одна судьба — быстрый нож да злыэ надзэмныэ вэтры. А как избавишься, так и войдёшь нэузнанный под зэмлю тайными дорогами скопцов».
Дорогами скопцов.
Скопцы.
Подземные скопцы с их тайными дорогами.