Чума в Бедрограде
Шрифт:
Пока Ларий колдовал над чайником с трогательным орнаментом из жующих козлов (у них на кафедре вообще на них какое-то тихое помешательство, книжку даже издавали — «Всемирная история козлов»), Попельдопель в который раз подумал, что Ларий-то выглядит помладше Максима, хоть они и однокурсники. Весёлый, кстати, был курс: и тебе экстремизм, и контрреволюционное движение, и последствия экспериментов с гормональных фоном у новорождённых детей, и теперь вот — гэбня. А Охрович и Краснокаменный (все из того же выпуска, будь он неладен) — так вообще легко сольются со студентами, если захотят.
Это всё от нервов, кто больше нервничает — тот быстрее стареет.
Что в очередной раз доказывает, что вечные выкрутасы Онегина — сплошная театральная студия. Страдал бы столько, сколько изображает, — видел бы в зеркале свои неполные сорок, а то и что похуже.
А покойники, например…
— Юр Карлович? — тронул его за плечо Ларий.
Что-то Попельдопеля унесло. Наблюдения на предмет соответствия людей их реальному возрасту его всегда уносят — производственная, леший её, травма.
— Я подписал, я всё понял, конспиративную легенду выучил, с медфаком договорюсь, — оттараторил Попельдопель. Хороший мальчик и чайник у него с козлами, но не стоит забывать, что Ларий не просто секретарь кафедры, а так, между прочим, голова гэбни. С головами гэбни лучше не зевать.
— Я не к тому, — Ларий гостеприимно достал печенье, придвинул чашки. — Вы ведь понимаете, что люди, которые будут с нами сотрудничать со стороны медфака, должны быть надёжными?
Мысль о Шухере, глубоко запрятанная среди скопцов и легендарных башен, вернулась.
— Конечно же, мы отдельно поговорим с каждым, кого вы сочтёте нужным подключить к процессу, но не хотелось бы дополнительных сложностей. И, конечно же, выбор между профессионализмом ваших сотрудников и потенциальными сложностями с ними стоит делать в пользу профессионализма, у нас такая ситуация, заразу лечить — не дрова колоть, — ободряюще улыбнувшись, Ларий раскрыл портсигар и протянул его Попельдопелю. — Но вы уж предупреждайте о сложностях отдельно и побыстрее, ладно?
Портсигар облагодетельствовал Попельдопеля терпким вкусом, чуть пощипывающим язык. Хорошие папиросы — весомый аргумент в беседе. На останках изрисованного документа Попельдопель написал «Шухер Андроний Леонидович. Покойники?».
Кивнув, Ларий налил ещё чаю.
— Я слышал, будет расследование, ну, на высшем уровне, — очень захотелось вдруг Попельдопелю перевести тему. — Наша теперешняя деятельность нас не выдаст? Формула лекарства от искусственно созданной болезни, вся эта секретность с изготовлением?
— Расследование должно быть, — Ларий вздохнул в направлении завкафской двери. Сегодня все на нее косятся! — Максим с позапрошлой ночи обивает соответствующие пороги, но Ройш говорит, что, раз сразу на запрос не среагировали, ждать нечего.
А, так значит, вот чего Ройш ходит с мордой даже гаже, чем обычно. Наслаждается производственным пессимизмом! Потому что если запрос не прошел…
— Как так нечего?! — всполошился Попельдопель. — Наш запрос не приняли, выходят, примут их запрос? Бедроградской гэбни, в смысле. В смысле, если они его вообще пошлют, потому что они же собирались слать, когда всё будет плохо, а плохо не будет, мы всё знаем и даже лекарство сделаем в нормальных объёмах…
— Юр Карлович, вы успокойтесь. Мы делаем что можем, но есть немалая вероятность того, что фаланги вообще не среагируют.
— Но как? Эпидемия! — Попельдопелю стало очень, очень не по себе.
— В нашем запросе значится, что заражению собирались подвергнуть один дом, и мы это заражение пресекли. Нет никакой эпидемии, Юр Карлович, — Ларий неопределённо качнул головой и встал зачем-то, книжки по местам порасставлять ему вздумалось. — И чтобы Бедроградская гэбня не посылала никаких своих запросов и никто на них не реагировал, эпидемии и дальше пусть не будет. Будут совместные проекты медфака с истфаком, практика медфаковских старшекурсников и другие совершенно безопасные — по сравнению с эпидемией — вещи.
Попельдопель сам сегодня с утра говорил, что нет никакого толку жаловаться наверх, но это он так, в запале, а если на самом деле наверху всем всё равно — чума в Бедрограде, не чума, сделают лекарство, не сделают — страшно же получается!
Ларий изучил насильственно распахнутую рубаху чучела Метелина и полез было разыскивать под столом пуговицы, но наткнулся на взгляд Попельдопеля, в котором сейчас плескалось столько недоумения и возмущения, что пуговицам пришлось подождать.
— Воротий Саныч как-то… вы, кстати, загляните к нему по возможности, ему ведь скучно без Университета, — Попельдопель мысленно согласился с Ларием.
Воротий Саныч — человечище, обязательно надо зайти! Не забыть бы.
Ларий тем временем продолжал:
— Так вот он, ещё когда сам был завкафом, объяснял нам, что фаланги наблюдают за грызнёй гэбен и вроде как почти её поощряют. Но не вмешиваются, сколько могут не вмешиваться — не вмешиваются. Воротий Саныч говорил, что со стороны это, конечно, странно, но на деле вроде как даже хорошо: гэбня должна быть самостоятельной единицей. Брать всю ответственность на себя и не бегать к старшим уровню доступа с каждой проблемой. В принципе не думать, что от старших можно что-то получить в плане помощи. И это может нравиться или не нравиться, Воротию Санычу, например, не нравится, но гэбни были задуманы именно так.
Попельдопель посмотрел на Лария совсем уж ошалело, и тот, наконец, сообразил:
— А, вы не в курсе. Воротий Саныч много-много лет был в Университете полуслужащим, задолго до появления Университетской гэбни. То есть формально полуслужащим с формальным девятым уровнем, поскольку работал прямо на Бюро Патентов. Кое-какие процессы он понимает, наверное, лучше нас.
Что за день такой? Куда ни плюнь — срываются покровы. Воротий Саныч, пока завкафствовал, пахал как лошадь. Потом, конечно, Гуанако появился, и они вдвоём всю учебную и научную часть на себе тащили, но чтоб у Воротия Саныча даже тогда было время (и силы!) ещё и Бюро Патентов служить? Ничего себе.