Чужие грехи
Шрифт:
— Я сейчасъ приду, только отведу дтей завтракать… Оля, иди за нами! обратилась она на ходу къ двочк.
Съ этими словами она, поспшно переплетая ногами, скрылась изъ кабинета, выводя мальчугана. Они молча прошли дв-три комнаты и она чувствовала, что плечи ребенка вздрагиваютъ все сильне и сильне подъ ея руками, что онъ тихо всхлипываетъ.
— Я не хочу, не хочу!.. Не надо, не надо, ma tante! вдругъ разразился онъ рыданіями и скрылъ свою головку около ея груди.
Его рыданія походили на истерическій припадокъ.
— Полно, полно, что ты! шептала старуха, лаская его.
— Онъ
— Не надо, не надо!
— Да онъ и не возьметъ васъ… Никто васъ не возьметъ! успокоивала дтей тетка. — Софья, останься съ ними… успокой его! обратилась совсмъ растерявшаяся Олимпіада Платоновна къ вошедшей въ комнату Софь. — Я пойду туда… онъ ждетъ… Ахъ, Боже мой, Боже мой, что длаютъ люди… что длаютъ! Это надо кончить… они уморятъ дтей…
Она поцловала мальчика въ голову и, быстро ковыляя и переваливаясь на ходу, пошла обратно въ кабинетъ. Выраженіе ея блднаго лица было серьезно и строго. Она видимо ршилась все покончить сейчасъ же, безповоротно, какой бы то ни было цной. Къ ея голов мелькали даже планы отнять дтей, если встртится необходимость, силой, хлопотать объ этомъ черезъ родныхъ и знакомыхъ. Она знала, что съ большими связями все можно сдлать. Войдя въ кабинетъ, она прямо приступила къ главному вопросу, котораго боялась она и котораго боялся въ свою очередь и Владиміръ Аркадьевичъ.
— Ты мн сейчасъ говорилъ о дтяхъ, сказала она ему сухо. — Что ты намренъ съ ними дальше длать?
— Что я могу съ ними длать: они носятъ мое имя, ихъ бросили на мои руки, моя обязанность волей или неволей воспитать ихъ, не разбирая, чьи они, желчно отвтилъ онъ. — Не могу же я выкинуть ихъ на улицу, чтобы дать поводъ взвести на меня еще новое преступленіе.
— Я думала, что ты совсмъ оставишь ихъ у меня, сказала Олимпіада Платоновна.
— Если я просилъ васъ на время пріютить ихъ, то это еще не значитъ, что я хочу навсегда навязать вамъ эту обузу, обидчивымъ тономъ проговорилъ Владиміръ Аркадьевичъ, подозрвая въ словахъ тетки желаніе упрекнуть его. Онъ на столько самъ тяготился этими дтьми, что не могъ никакъ предположить въ комъ нибудь другомъ желанія добровольно навязать ихъ себ на шею. — Я очень хорошо понимаю…
— Ничего ты не понимаешь, рзко перебила его тетка. — Тутъ нтъ и рчи ни о какой обуз. Я готова оставить дтей у себя. Но я должна быть уврена, что они будутъ всегда у меня, что ты не ворвешься ко мн со своими заявленіями о томъ, что не сегодня, такъ завтра ты возьмешь ихъ къ себ. Я очень бы желала, чтобы ты вообще забылъ о ихъ существованіи, такъ какъ для тебя они вовсе лишнія и твои отношенія къ нимъ едва ли принесутъ имъ что нибудь, кром вреда.
Эти слова снова оскорбили и раздражили Владиміра Аркадьевича.
— Что вы хотите этимъ сказать? проговорилъ онъ. — Что я не достоинъ быть даже отцомъ?
— Чужихъ дтей? сказала съ ироніей старуха. — Да! Ты уже теперь ненавидишь ихъ, а что же будетъ посл, когда на нихъ придется тратитъ деньги, когда они будутъ помхой
— Но вы забываете, что я все таки считаюсь ихъ отцомъ и что рано или поздно они могутъ вернуться въ мой домъ, проговорилъ онъ. — Я думаю, мн тогда будетъ не легче, если они войдутъ въ мой домъ моими врагами…
— Врагами? переспросила Олимпіада Платоновна. — Или ты думаешь, что я способна вооружать ихъ противъ тебя? Это ужь слишкомъ! Если они и могутъ сдлаться твоими врагами, такъ только въ такомъ случа, когда ты будешь встрчаться съ ними и доказывать имъ на каждомъ шагу, на сколько мало въ теб отцовскихъ чувствъ, любви къ нимъ…
— Ахъ, вы желаете, чтобы я даже не видалъ ихъ! съ горькой ироніей замтилъ Владиміръ Аркадьевичъ.
— Да, твердо отвтила старуха.
— Я, право, даже и не подозрвалъ, какъ вы смотрите на меня, еще боле дкимъ тономъ сказалъ онъ.
Онъ всталъ и прошелся по комнат. Въ немъ происходила внутренняя борьба, мелкая, пошлая, но въ то же время тревожная и тяжелая. Ему было обидно, что его заставляютъ отказаться отъ всякихъ отцовскихъ правъ на этихъ дтей, что его считаютъ недостойнымъ роли ихъ отца, и въ то же время онъ боялся, что его возраженія, его упрямство могутъ раздражить окончательно тетку и заставить ее отдать ему этихъ дтей, которыхъ онъ не любилъ, которыхъ онъ не считалъ своими, которыхъ онъ желалъ какъ нибудь сбыть съ рукъ. Въ этой исковерканной среди лжи, среди лицемрія, среди разврата душонк таилась цлая масса противорчій.
— Я теб говорила, что теб было бы лучше всего ухать въ провинцію, сказала Олимпіада Платоновна. — Ты избавился бы отъ жены и могъ бы оставить дтей у меня, не напоминая имъ о своей нелюбви къ нимъ…
— Все это прекрасно совтовать, но что же длать, если это невозможно, проговорилъ онъ насмшливымъ тономъ.
И вдругъ въ его голов промелькнула, какъ молнія, какая то новая мысль, заставившая его невольно усмхнуться и пожать плечами; онъ почти не врилъ вдругъ явившейся въ его голов надежд и въ то же время она назойливо вертлась теперь въ его мозгу.
— Вотъ найдите какого нибудь поручителя по моимъ долгамъ, тогда и явится возможность ухать, сказалъ онъ насмшливымъ тономъ.
— Ты много долженъ? спросила Олимпіада Платоновна.
— Тысячъ десять, кажется, небрежно отвтилъ онъ.
— Только? полувопросительно, полунасмшливо сказала Олимпіада Платоновна, уже читавшая теперь въ его душ и угадывавшая его планы, цли и мотивы. — Что жь, я готова поручиться за тебя, если этимъ можно спасти твоихъ дтей.
— Спасти! спасти! Что за трагическія выраженія! воскликнулъ онъ раздражительно. — Мы точно какую-то бульварную мелодраму разыгрываемъ…
— Ахъ, пожалуйста, не горячись, уже совсмъ твердо и ршительно произнесла Олимпіада Платоновна, понявшая теперь, что она можетъ купить его ршеніе отречься навсегда отъ дтей. — Тутъ идетъ вопросъ о томъ, желаешь ли ты за эти деньги продать своихъ дтей и купить свою свободу, а не о томъ, какимъ тономъ съ тобой говорятъ…
Она поднялась съ мста и остановилась передъ нимъ. Ей очевидно хотлось поскоре кончить переговоры съ этимъ человкомъ. Она начинала относиться къ нему какъ-то брезгливо.