Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II

MadameD

Они смотрели друг на друга с равной враждебностью; но у Хорнахта было огромное преимущество. Аменемхет окинул взглядом придвинувшийся ближе вооруженный отряд и тяжело задышал.

– Почему… это делаешь ты? – наконец выдавил он. – Какое право у тебя решать дела моей семьи?

Хорнахт остался спокоен.

– Речь не о моем праве, а твоем, - сказал он. – У тебя нет права находиться здесь – своим пребыванием в этом доме ты нарушал волю великого ясновидца уже более года. Поэтому приказываю тебе уйти.

– Какое у тебя право мне приказывать?.. –

беспомощно вырвалось у Аменемхета. Он попятился и опустил руку к поясу, хотя был безоружен; в ответ на это сразу несколько мечей вырвались из ножен, взблеснув в свете звезд.

– Тебя выдворить силой? – спросил Хорнахт.

Аменемхет проглотил висевшее на языке проклятие и, повернувшись, метнулся обратно в дом. Выхода не было; оставалось только подчиниться.

Молодой жрец взбежал по лестнице, придерживая свои одежды, как женщина платье, и поспешил в спальню. – Тамит, одевайся! – крикнул он. – Та…

Он ужасно испугался, увидев, что ее нет. Неужели сбежала?

– Тамит!..

– Тихо!..

Тамит, злая и полностью одетая, вышла из-за занавески. Как она успела так быстро собраться? Откуда узнала, что происходит?

– Приведи сына, - сказала она своему молодому мужу. – Я все поняла. Нас выгоняет твоя сестра?

– Да…

Аменемхет почему-то не мог смотреть в глаза этой женщине, хотя она была только женщиной; но ее взгляд сейчас пугал больше мечей, грозивших ему в саду.

Он молча пошел за Аменхотепом.

Когда он вернулся, все трое, не говоря ни слова, стали спускаться. Аменемхет думал, что им некуда идти, что им не на что будет жить; Тамит зловеще молчала. На ней, кроме длинного платья, было еще и головное покрывало, в которое она завернулась до самых колен. Странный ребенок, которого они с молодым господином произвели на свет, тоже молчал, как всегда… и хорошо. Сейчас совсем не до его вопросов.

Опозоренные господа вышли в сад и остановились при виде солдат. Аменхотеп впервые захныкал, а мать шепотом велела ему молчать. Она поискала взглядом предводителя этих людей… и застыла, встретившись с ним взглядом. Хорнахт тоже застыл. Вот уж чего не ожидал, так не ожидал!..

Ты, услышали оба в немом движении губ друг друга. Это ты!..

Потом Тамит опустила глаза и отвернулась, плотнее закутываясь в покрывало. Взглядом сказала Аменемхету, что пора уходить. Но тут Хорнахт шагнул к ним.

– Вам запрещается выносить из этого дома какие-либо вещи, - сказал он.

Тамит с ненавистью взглянула на этого солдафона.

– Может, нам раздеться и уйти голыми? – сказала она. – И ребенку тоже?

Кто-то из солдат усмехнулся; все зашевелились, но никто не двинулся с места, чтобы поддержать своего начальника. Кажется, они были на стороне Тамит.

Хорнахт посторонился, пропуская их; воины расступились. Никто не провожал изгнанных хозяев. Аменемхет шел, краснея и беззвучно ругаясь, радуясь, что хотя бы этого последнего унижения не пришлось пережить. Тамит, молчаливо шедшая рядом

с мужем, казалась почти спокойной.

Они молча достигли калитки и, отворив ее, один за другим вышли на улицу.

Все.

Преступная семья замерла, осознавая, что в одночасье лишилась всего, считая и надежду.

– Куда мы пойдем? – спросила Тамит, хотя лучше кого-либо другого здесь понимала, какой путь остается у изгнанного из этого дома.

– В храм Амона, - равнодушно от пережитой боли и унижения сказал Аменемхет. – Идем.

Он пошел впереди, а Тамит скромно последовала за ним, как будто сама не знала дороги. Позволив и Аменхотепу опередить себя, она украдкой распахнула покрывало и ощупала тяжелый кошелек, подвязанный к драгоценному поясу, потом коснулась серег и нескольких рядов ожерелий на шее. Она обнаружила, что снова может улыбнуться.

***

Меритамон отправилась в путь на другое утро; она везла с собой в носилках сына, а рядом шла То. Вот и все, что осталось у нее от прошлого – единственное близкое существо.

Как-то ее встретят люди дома Аменемхета? Больше года они не видели свою госпожу. Неужели так скоро признают право женщины, ее первенство перед братом-наследником?

Об Аменемхете Меритамон старалась не думать. Это было совершенно невыносимо, как прикосновение к дымящемуся ожогу. Меритамон никогда раньше не думала, что душевная боль может не уступать телесной.

Она ступила на свою землю, и ее захватила радость, вина и печаль. И всего этого было так много для нее, что Меритамон опустилась на траву и зарыдала – если бы она не выплакалась, разорвалось бы переполненное сердце. Она никогда не простит Аменемхета, и никогда не разлюбит его…

Поднялась с земли госпожа с отвращением – с воспоминанием о любовнице брата. Тамит валялась на этой траве; она мылась в господской купальне, спала на господских кроватях, топтала полы, касалась своими руками и дыханием всего, что есть в доме. Меритамон вдруг осознала, что не сможет определить, где жила Тамит – а вдруг в ее собственной комнате? Вдруг брат и эта женщина предавались блуду именно там, куда сейчас ляжет Меритамон?..

А вдруг они спали на кровати матери?..

При мысли об этом Меритамон захотелось убить брата.

Она благодарила бога, что Ка-Нейт закрыла глаза прежде, чем узнала о том, с кем спутался ее сын. Прежде, чем в нем погибло все, что она в нем воспитала…

Меритамон, держа на руках сына, поднялась на второй этаж и повернула на женскую половину. Она устало, как старуха, вошла в свою спальню и села на постель. То следовала за ней, не отставая, прислушиваясь к ее настроению; но у Меритамон не было настроения говорить ни с кем. От отвратительного ощущения собственной постели у нее поджались ягодицы и подобралось все внутри. Меритамон подумала, что это ложе, на котором она собралась спать, мог орошать горячий пот любовников, не сознающих своей скверны; эти стены могли впитать их смех, стоны и вздохи…