Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
Меритамон перевела взгляд на двери спален и закричала от ужаса.
Дым вперемешку с паром валил из распахнутых дверей покоев Менкауптаха. Меритамон огляделась в поисках того, кому могла бы отдать ребенка, и вперед выступил Хепри. Почти сунув ему в руки плачущего сына, Меритамон кинулась к мужу.
Он по-прежнему лежал в постели. Над ним склонился слуга, пытавшийся дать ему воды; Менкауптах стонал, потом послышались рвотные звуки.
Он едва остался жив – так угорел.
==========
Хепри хотел вернуться домой, но этот порыв быстро погас, как только он осознал, чем ему это грозит.
– Если на тебя не нападут и не убьют, - втолковывала ему гневная Меритамон, - тебя может заподозрить мой брат! Или твоя собственная мать! Они очень опасны! А вместе опаснее во много раз!..
– Мать? – переспросил юноша. – Ты думаешь, она может… повредить мне?
Меритамон смотрела на его ставшее почти детским лицо – лицо сына, для которого мать была первой и самой дорогой любовью.
“Не только может – она убила моего Уну, равных которому нет, и она подстрекала Аменемхета на убийство отца, которое тот и совершил!..”
– Ты сам пришел ко мне защищать меня от нее, - сказала Меритамон.
Хепри отвернулся, схватившись за голову.
– О Меритамон, за что боги делают это с нами!..
– Ты же знаешь, что есть жестокие боги, - сказала она. Плечи жреца вскинулись в ответ на такие кощунственные слова, но он промолчал.
– А может быть, это мы виноваты, - сказала Меритамон.
Хепри повернулся к ней.
– Мы виноваты?..
– Да, - сказала госпожа, понимая, что он подразумевал себя и ее – но она говорила совсем о другом. – Кто-то начал это зло, а оно вызвало к жизни другое зло… а это зло породило еще зло… Кто-то должен все это закончить.
– Простить? – серьезно спросил Хепри.
Меритамон покачала головой.
Она не сможет простить; она не сможет простить за тех, что мертвы по вине Тамит и ее брата. А Хепри? Простит ли он ее за своего казненного отца… за свою мать?
Меритамон шагнула к любовнику, и они нежно обнялись. Слов не было. Меритамон немного жалела своего обманутого мужа, но она ничуть не сожалела о том, что сделала – это была судьба.
Маат.
– Я отведу тебе комнату в доме, - сказала Меритамон. – На мужской половине. Ты здесь уже жил… помнишь?
Ее губы дрогнули в улыбке при этом детском воспоминании. Хепри рассмеялся. Если бы сейчас все было так же просто!
Но уже тогда, в восемь лет, Хепри был отягощен преступлениями своих родителей. Такие, как он, уже рождаются лишенными невинности.
– Госпожа, это плохо, - сказал он. – Мы делаем зло.
– Ах, хоть ты прекрати! – воскликнула мгновенно взъярившаяся Меритамон. – Неужели у тебя нет твердости? Куда ты пойдешь? К матери?
– Нет! – крикнул он, взъярившись тоже. – Но я не могу больше жить в этой скверне, не могу отягощать
Меритамон рассмеялась, запрокинув свое прелестное лицо, так что ее короткие волосы рассыпались веером. Она захлопала в ладоши, точно приветствуя раскаяние Хепри.
– Не могу, - презрительно сказала она. – Что, святой, не можешь жить во зле? Сбежишь, как трус, обратно в храм к Амону, потому что земная жизнь слишком грязна для тебя?
– Нет!..
– Пойми, как я жил, - прошептал юноша, закрыв лицо руками. – Я родился… во лжи, родился отверженным, и мать вовлекала меня в свои скверности с детства.
Он это осознал только сейчас, и заплакал от боли.
Меритамон крепко обняла его; он долго изливал слезами свое горе на ее груди, как на груди потерянной матери. Его возлюбленная плакала вместе с ним. Они понимали, что единственный путь, оставшийся им – любить друг друга. Хотя их осудят за это все, кто об этом узнает.
– Что ты скажешь мужу? – спросил Хепри.
– Мой муж знает, что ты мой спаситель, - сказала Меритамон. – Теперь он узнает, что ты спас меня дважды. Менкауптах, наверное, обидится, что не смог сделать это сам…
Она зло засмеялась.
– Тебе не жалко его? – спросил Хепри.
– Жалко, - ответила Меритамон. – Мне его жалко с тех пор, как мы поженились. Это не то чувство, которое должен вызывать мужчина.
– Я думаю, что он хороший человек, - сказал Хепри.
Он не испытывал к Менкауптаху ни капли ревности – только ту же жалость, что и его подруга.
Меритамон кивнула.
– Да, хороший.
Ей было стыдно за своего свекра, чей сын был способен вызывать только те чувства, которых достойны послушные дети. Если бы Менкауптах родился женщиной, никто бы его не осудил. Хотя нет. Женщиной он бы тоже быть не смог – это очень трудно.
– Пойдем, - сказала Меритамон. – Я сама тебя устрою, потом пойду к сыну… Может, немного посплю…
Она провела рукой по лбу и покачнулась; подавила зевок. Под глазами ее появились круги, усталое лицо частично утратило свое очарование.
Хепри любил ее еще больше, глядя на ее слабость; ему хотелось бы взять ее на руки и уложить в постель, как матери укладывают детей. Сидеть с ней, пока она не заснет…
Мечты, которые они могут оставить только малышам!
Хозяйка отвела его, кажется, в ту самую комнату, в которой он ночевал давным-давно. Рядом с пустой комнатой своего заблудшего брата.
Она быстро ушла, торопясь в постель; Меритамон чувствовала, что новый день принесет ей очень много забот и страхов. Ведь ни Хорнахт, ни ее свекор не оставят происшествие без внимания. Нужно перехватить хотя бы несколько часов сна. Перед тем, как лечь, Меритамон еще заглянула к хворому мужу и удостоверилась, что умирать он не собирается и уже завтра, наверное, встанет на ноги.