Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
Он протянул юноше руку для поцелуя, в знак особенной милости, а потом снял и подарил еще один драгоценный перстень. Неб-Амон умел поддерживать в людях пламя преданности.
***
Тамит сходила с ума от беспокойства.
Нечерхета будто подменили – он почти не ел, ночами метался и бормотал во сне, и не только не шутил, но даже не разговаривал. На все вопросы огрызался, и жена оставила его в покое.
С ним случилось что-то очень плохое – должно быть, Неб-Амон наконец поймал его на каком-то серьезном преступлении. Но почему тогда его не возьмут
Только бы она ошиблась… только бы это было не так! Внезапно Нечерхет стал очень дорог ей, эта жалкая ступень в ее возвышении, с которой она может скатиться обратно, в грязь. Если только его не станет.
Ведь она служанка, дочь маленького человека, и этого не изменить никому, никому! Только цепляясь за больших людей она может остаться тем, кем стала…
Но ничего не происходило.
Мало-помалу Нечерхет стал отходить – снова стал похож на прежнего себя, хотя эти тревожные дни оставили на нем отпечаток: он похудел, лицо постарело… и сильнее проступили следы излишеств, которым он предавался с ранней молодости.
Вернее, с тех пор, когда смог себе это позволить.
Но к ней он по-прежнему не прикасался – Тамит поняла, что он попросту перестал ее хотеть, и уверилась в том, что у мужа есть любовница. А может, даже несколько. А может, он их меняет. Ее это уже почти не задевало – зачем ожидать от такого развращенного существа того, на что оно не способно?
Только бы ничего не случилось… только бы беда миновала. Тамит почти даже забыла о своей счастливой сопернице, было не до того: только бы удержать то, что она с таким трудом завоевала, то есть своего мерзкого мужа со всем его добром.
Вдруг Тамит впервые пришло в голову, что ни детей, ни родных у Нечерхета нет, и в случае его смерти она останется его единственной наследницей. Потому что о завещании он тоже не позаботился, такие, как Нечерхет, думают, что не умрут никогда.
Нечерхет почти успокоился, и его потребности возгорелись в нем снова. Он превосходно знал, что Антеф его не выдаст, ведь в таком случае смерть грозит им обоим. Жрец нашел юношу – застал его одного, и коротко приказал прийти туда, куда он приходил к нему ночью раньше.
Туда, куда он сам когда-то привел служанку Тамит, ставшую его женой.
Теперь эта женщина его не волновала, но Нечерхет был рад, что имеет ее рядом: он всегда может прийти к ней и взять ее, когда захочет. По праву мужа. Она его последнее и безотказное прибежище.
Антеф, конечно, не посмел ослушаться – вздрагивая, озираясь, красивый шестнадцатилетний юноша-раб проскользнул ночью по мощенному камнем храмовому двору… холодный камень под босыми ногами будто грозил ему отмщением, как и черное небо над головой. Мальчик открыл дверь и вошел в темную комнату; он бросился на тюфяк ничком, закрыв голову руками. Он знал и радовался хотя бы тому, что ему ничего не придется делать – его господин делал все сам.
Скрипнула дверь,
Его тронули за плечо, и он содрогнулся всем телом; потом боязливо покосился через плечо.
Через мгновение Антеф вскочил, полный изумления, широко раскрыв большие серые глаза – такой цвет глаз достался ему от его пленной матери-чужеземки.
– Кто ты? – хрипло проговорил он, видя перед собой бритую голову и обнаженный торс юноши года на три старше его самого.
Хепри был суров и печален.
– Я знаю – ты не виноват, тебя принудили, - проговорил молодой жрец. – Поэтому, в каком бы преступлении ни обвинили твоего покровителя, беги отсюда. Ищи убежища в другом храме, а лучше в другом городе.
– Я не… - начал раб, но тут молодой жрец исчез так же внезапно, как и появился. Антеф хотел шагнуть следом, но не успел.
Появился его господин.
– Кто здесь был? – спросил Нечерхет; на лице его были написаны страх и злоба. Он обшаривал взглядом раба, точно готовясь его допрашивать. Потом шагнул к нему, протягивая руку.
Антеф знал, что этот человек имеет над ним полную власть, и повалился на колени, молясь, чтобы наказание не было слишком суровым. Жрец схватил его за длинные волосы, вздергивая на ноги.
– Кто здесь был?..
Антеф зажмурился, отворачиваясь и готовясь к удару, но его не последовало. Внезапно рука жреца разжалась, и юноша повалился на пол. Он увидел, как в помещение ворвались двое жрецов в белых одеждах, неотличимые в темноте от Нечерхета; но вот Нечерхета схватили за руки, заломив их за спину и удерживая мужчину, несмотря на его яростные вопли и бешеное сопротивление.
Его братья-жрецы!
Антеф вскочил на ноги, полный ужаса перед ними всеми, но тут в его обнаженную спину ткнулось копье.
– Стоять, раб.
В комнату, кроме жрецов, вошли трое храмовых стражников. Нечерхет уже не сопротивлялся, тяжело дыша; лицо было бледно от смертельного ужаса. Несмотря на покорность жертвы, жрецы продолжали крепко сжимать плечи и локти своего товарища, так выкрутив ему руки, точно желали намеренно причинить боль. Хотя, наверное, так и есть, подумал несчастный Антеф, видя ярость на лицах служителей Амона, которых обесчестил этот человек.
И тут он вспомнил о собственной участи и заплакал от страха.
– Господа, я не вино…
Стоявший рядом жрец дал Антефу зуботычину, оборвав его крик. Взывать к состраданию этих людей было все равно что взывать к каменным богам этого храма. Юноша в ужасе обводил взглядом лица жрецов и стражников, и только на лице одного воина увидел жалость.
– Погоди, разберутся, - буркнул он рабу и тут же отвернулся, чтобы жрецы не увидели.
Нечерхета увели, и стихли вдали его последние крики ужаса и гнева; а Антефа оставили в этой каморке. Он все понял, когда двое стражников вышли следом за жрецами, а один загородил собой дверной проем, положив руку на рукоять меча.