Да будем мы прощены
Шрифт:
– Думаю, когда-нибудь это исправят, – говорю я, выходя из ванной. – Может быть, борьба против расового неравенства отодвинула борьбу за права женщин на второй план.
– В принципе, – говорит она, выпрыгивая к своей кровати, – девчонок здесь за людей не считают.
Бонгани предлагает детям сделать костер, чтобы можно было жарить маршмеллоу. Лица озаряются радостью.
Маслянистые от репеллента, они выходят на улицу. Из палатки мне видно, как мелькают у них на лицах отсветы огня.
Я остаюсь внутри. Я опустошен, но чувствую себя лучше, пребывая почти в какой-то странной эйфории.
Рикардо засыпает у костра, Бонгани вносит его внутрь.
– Мне его переодеть в спальную одежду? – спрашивает он.
– Спасибо, я сам, – отвечаю я.
Эшли и Нейт готовы ложиться спать, Бонгани спрашивает, хотят ли они послушать сказку.
Они хотят.
И нас убаюкивает мелодическое повествование о героических слонах и львах давних времен.
Примерно через час Рикардо просыпается и приходит ко мне.
– Мне страшно, – говорит он, залезая в большую кровать.
Потом Эшли говорит:
– Не могу спать, – и залезает рядом с ним.
В два часа ночи к нам без единого слова приходит Нейт. Мы, как собачья стая, сбиваемся в клубок, тихо посапываем, конкурируем за подушки и одеяла. Самый лучший для меня ночной сон за весь этот год.
На рассвете Бонгани уже готовит завтрак. Он видит, что я проснулся, и приносит мне чай. Когда просыпаются дети, я выпиваю вторую чашку, заедая простыми тостами, и смотрю, как дети поглощают обильный завтрак. Пока мы едим, я спрашиваю у Бонгани, как поживают его родные. Он отвечает, что хорошо и что живет здесь всю жизнь.
Взяв с собой купальные костюмы и смену одежды, как нам было сказано, мы спозаранку выезжаем на поиски слонов. На этот раз нидерландская пара едет в другой машине, и мы сами по себе. В одной из других машин какой-то ребенок устраивает истерику и выбрасывает мягкую игрушку. Всем приходится остановиться. К мальчику подходит Дирк. Я боюсь, как бы он не стал читать ему нотацию за нарушение правил, но нет – Дирк дает ребенку леденец на палочке, Джозайа выскакивает подобрать мишку из травы, и мы едем дальше.
На следующей остановке, пока все щелкают фотоаппаратами, я говорю Дирку, какой чудесный у них Бонгани. Дирк мне сообщает, что отца у Бонгани убили, а мать, чтобы выжить, занялась проституцией и умерла от СПИДа.
Мы устраиваем пикник на совершенно картинном пейзаже под огромным деревом, на котором оказываются несколько качелей, сплетенных из невероятно длинных веревок. Дети летают по воздуху. Ветер восхитительно пахнет землей и травой. «Пикник» – это коктейли и большие удобные стулья, а также красивые столы с настоящими тарелками и едой, берущейся из бесконечных огромных длинных плетеных корзин. На обратном пути в лагерь мы останавливаемся у реки, где заранее поставлены палатки для переодевания и где, нам сказали, можно плавать, не опасаясь крокодилов. На страже становится «спасатель» с ружьем, и дети входят в воду. Я воздерживаюсь, боясь паразитов или чего угодно, что может возбудить мой пищеварительный тракт.
Вечером после ужина никто не притворяется, что будет спать на своем месте. Все переодеваются в пижамы, запрыгивают в большую кровать и тянут теплое какао, пока Бонгани нас убаюкивает.
«Чего вы хотите?» – спрашивал меня Таттл, кажется, уже много-много месяцев назад.
Я хочу, чтобы вот это, что бы оно ни было, никогда не кончалось.
На следующее утро, пока дети уезжают на расположенную неподалеку крокодиловую ферму, я занимаюсь укладкой всего, что мы с собой привезли, и всего, что здесь накопили, обратно в чемоданы. Неожиданно я решаю оставить почти всю одежду – кроме той, в которую заворачиваю хрупкие предметы.
Чемоданы набиты сувенирами – шляпами, футболками, так необходимыми всю эту неделю, но вряд ли их хоть раз наденут снова.
Я откладываю огромную кипу одежды, и когда возвращается Бонгани, спрашиваю, можно ли это оставить ему.
– Да, – очень серьезно отвечает Бонгани. – Я все это сохраню до вашего возвращения.
– Я хочу, чтобы вы взяли это себе, – говорю я. – Или отдали кому-нибудь, кто будет сам носить. Мне возвращать не нужно.
– Спасибо, – говорит он. – Я это буду носить с удовольствием.
Когда мы уезжаем, я даю ему денег, но он возвращает мне часть:
– Для меня нехорошо иметь слишком много денег. Если кто-нибудь решит, что я богат, меня попытаются обокрасть. Я могу взять только в меру. Мне очень приятно было работать с вами и вашей семьей.
Я думаю, не привезти ли его в Соединенные Штаты. Он мог бы ходить в школу и учиться. Я записываю свое имя, адрес, телефон и и-мейл на куске бумаги и отдаю ему:
– Если что – не стесняйся обратиться.
Мы обнимаемся на прощание.
– Счастливого пути, очень был рад нашему знакомству, – говорит он.
По дороге в Дурбан мы два раза останавливаемся на шопинг. Эшли покупает краску для своей комнаты и сережки. Решительно настроенная привезти домой Мадлен и Саю то, что им нужно, она покупает подарки для них, как когда-то для своей любимой мисс Рини. Она покупает что-нибудь одно, тут же видит еще что-то и тоже покупает. Эшли и Рикардо выхватывают взглядом универсальный магазинчик и умоляют водителя остановиться. Чувствуя серьезного покупателя, владелец не торопит Эшли, позволял ей все как следует рассмотреть, что она и делает, останавливаясь наконец на идеальном, как ей кажется, подарке: чернокожие куклы-младенцы, довольно крупные, мальчик и девочка, анатомически верные. Я ей говорю, что вполне можно одну купить для себя, но не уверен, что это такие уж хорошие подарки для родителей Аманды.
– Ошибаешься, – заявляет она без обиняков. Мне приходится выбирать между вариантом сказать, что я не только опекающий их взрослый, но и тот, кто оплачивает счета, или просто проглотить пилюлю и позволить поступать по-своему.
– Ладно, – говорю я. – Но на мой взгляд, это последний в ряду идеальных подарков.
– Я вообще-то знаю, что делаю, – отвечает она. – Я видела в одной любимой передаче, а потом посмотрела в реале – фактчекинг, как мы это называем в школе. Было проведено исследование, в котором старикам с деменцией давали кукол как предмет заботы. И старики сразу становились намного счастливее. – Она несет кукол к кассе. – У них появлялось близкое существо, которому они были нужны.