Да будем мы прощены

Хоумс Э. м.

Полет из Дурбана в Йоханнесбург проходит нормально, мы уже готовы сесть на самолет домой, и дети, все еще заведенные, бегут покупать сувениры последней минуты: чипсы «симба» и газированный лимонад, будто никогда больше не увидят Южной Африки. Йоханнесбург – как станция пересадки для всего человечества. К счастью, София нам организовала сопровождающего, чтобы провести от самолета к самолету.

Я думаю о доме, о Джордже и Джейн. Знаю, что переутомлен, но я будто снова вижу происшедшее, чувствую или даже скорее переживаю это в первый раз. Внезапно все оживает,

прямо здесь, в кровавых подробностях, осязаемо и грубо. Кажется нереальным – я не могу поверить, что это случилось. Не могу поверить, что это было меньше года назад, и сейчас мы в южноафриканском аэропорту, ждем самолета.

Вспоминаю, что мне сказал Лондисизве: отпустить то, что живет во мне. Тут я понимаю, что не выпил полуденный чай. Придется попросить горячей воды, как только окажемся в самолете. Вспоминаю Лондисизве, как я корчился от боли, а дети смеялись от вырывающегося дурного запаха. «Очень хорошо, – сказал Лондисизве наутро, когда я ответил на вопрос о своих ощущениях. – Очень хорошо, что ты ощутил себя больным – это то, что у тебя внутри, только начало выходить наружу. Но ты почувствовал! – Тут он хлопнул меня по плечу. – А это значит, что ты не мертвый».

Я снова чувствую это в аэропорту. Желчь поднимается к горлу смесью прелых листьев и конского помета. Я ее сглатываю – кислятина жжет пищевод, опускаясь обратно.

– Чей это ребенок? – спрашивает таможенник, показывая на Рикардо.

– Наш, – говорит Нейт.

– Я их брат, – добавляет Рикардо.

Я достаю письмо от тетки Рикардо и даю таможеннику. Он подзывает коллегу, они спрашивают, есть ли у меня телефон с международной связью. Я говорю «да» и даю им телефон, чтобы они позвонили тетке. Она отвечает, что Рикардо не был похищен. Успокоенный таможенник спрашивает, как Рикардо провел время в Южной Африке.

– На слоне катался?

– Нет.

– Прыгал на банджи с обрыва?

– Нет.

– А что делал?

– В футбол играл.

– Ну, молодец! – отвечает таможенник, улыбается, показывая табачные крошки между зубами, отдает нам паспорта, а детям каждому по карамельке – как раз такого размера, чтобы можно было подавиться. Я их незамедлительно конфискую.

Наше прибытие в Нью-Йорк задерживается из-за грозы. Мы кружим над аэропортом несколько часов (или так кажется), потом садимся в Бостоне на дозаправку и возвращаемся в Кеннеди. Собакогулятелю я сообщаю эсэмэской из Логана, что мы задерживаемся. Он рапортует с какой-то странной бодростью:

«Мы готовы, ждем не дождемся, рвемся приветствовать».

Что-то в его тоне мне не нравится.

«Все в порядке?» – спрашиваю я.

«Тип-топ», – отвечает он.

Ох, не надо бы.

Приземлившись в Нью-Йорке, я чувствую откровенное облегчение, что мы снова на земле «Метрополитен» и «Янки», насыщенного трафика и шероховатого народа.

Таможня Соединенных Штатов в лице своего служащего просит меня открыть чемодан.

– Где ваша одежда? – спрашивает таможенник.

– Подарил, – отвечаю я.

– Открываете торговлю? – спрашивает он, глядя на закупленные товары.

– Нет. Возил детей в поездку, и вот это они накупили. Места для одежды не было.

– Почему не приобрели другой чемодан?

– Не хотел возиться с двумя чемоданами.

– Хотите подержать моих деток? – спрашивает Эшли.

– Вы знаете, что одежду, которую мы кладем в ящики для пожертвований на церковных парковках, в Южной Африке продают? – спрашивает Нейт. – Вы думаете, что отдаете одежду нуждающимся своей страны, а ее продают беднякам ради выгоды.

– Похоже, поездка была образовательная, – говорит таможенник, закрывая мой чемодан и пододвигая его мне, чтобы я застегнул «молнию».

– Исследовательская экспедиция, – говорит Эшли.

– А меня чуть не обрезали, – сообщает Рикардо. – Я все равно хочу, а он говорит – нет.

И показывает на меня, как на главного злодея.

– Избыточная информация, – говорит таможенник, штампуя наши паспорта и показывая нам, чтобы проходили.

– А что значит «избыточная информация»? – спрашивает Рикардо.

– Это значит, что о некоторых вещах не надо орать на весь свет, – отвечает ему Нейт.

Мы выходим из здания, на нас обрушивается жара. Переход от бескислородной прохлады самолета к сковородке тротуара слишком резок, мы сразу же становимся липкими, нам жарко.

– Опаздываете, – говорит нам какой-то мятый тип, держащий плакат, где гелевой ручкой накорябано «Сильвер».

– Из-за погоды. И еще надо было сесть заправиться, – отвечаю я.

Ватная поездка на большой черной машине создает у меня неприятное ощущение, будто мы плывем, отделенные от реальности. Мне не хватает ухабистой езды старого «лендровера» с самодельными детскими ограничениями привязных ремней, похожего на собранный на заднем дворе ракетоносец.

Мы подъезжаем к дому. Розовые кусты перед входной дверью в полном цвету – густо-красном, кровавом. Перед домом раскинулась ползучая роза «Белый рассвет», обернувшаяся вокруг окон. Эшли срывает розовый цветок и подносит мне к носу.

– «Абрахам Дерби», – говорит она. – Из них духи делают.

Я глубоко вдыхаю аромат, он заполняет легкие, я еще раз вдыхаю, уже не так сильно.

– Приятно.

Рикардо настаивает, чтобы мы подошли к двери и позвонили в звонок. Тесси заходится лаем.

Дверь открывает Черил. Она улыбается.

Трудно описать, но все, чего я опасался, тут же осыпается, как шелуха. Кажется, у меня никогда еще не было такого ощущения. Так исчезает пелена тьмы, так выходит из-за туч солнце – так же естественно и так же неуловимо.

Внутри воздушные шары, яркие вымпелы и огромный шоколадный торт с бело-голубой надписью: «Поздравляем с БМ!»

Торжественной линейкой выстроились Черил, София, Сесили, собакогулятель с сестрой, Мадлен и Сай, Тесси и кошки и еще несколько человек, которых я впервые вижу.