Дагор
Шрифт:
– Это я виноват, - сокрушенно твердил Арчи. Лицо его заливали слезы.
– Я должен был бодрствовать всю ночь. А вместо этого я позволил вам в лихорадке нести вахту.
– Виноваты мы оба, Арчи.
Отец Игнасио охрип. Остаток ночи они кричали, звали, размахивали факелами, развели огромный костер - вон, листва на ближайших деревьях побурела от жара.
– Элейна, - бормотал Арчи, сжимая и разжимая пальцы.
– Боже мой, Элейна… Ведь она могла просто отойти, ну, по надобности? Заблудиться.
–
– Упасть, сломать ногу…
– Она звала бы на помощь. Нет, боюсь, увы, это какой-то крупный хищник. Из тех, что прыгают с дерева, сверху, и убивают одним ударом.
«Мы не там ищем. Дупла, расщелины, развилки веток - вот куда надо смотреть». Он представил белую окровавленную руку, свешивающуюся вниз, мертвое лицо, полускрытое листьями, остановившиеся глаза…
– Это они… - вдруг сказала Мэри.
– Те, кто шел за нами.
– Обезьяны?
– недоверчиво переспросил священник.
– Да!
– истерически крикнула Мэри.
– Обезьяны! Я их видела. Большие, черные. И у них такие страшные белые глаза. Это они забрали Элейну! Я боюсь, боюсь…
Она расплакалась.
– Ну, полно, - отец Игнасио обнял ее за плечи, - тебе померещилось.
– Нет, нет! Они шли за нами все время. Я видела их, видела, видела!
– Почему же раньше не сказала?
– Вы все мне не верите. Даже сейчас. Этот страшный Томпсон, он смеялся надо мной. Все вы смеялись!
– Что ты, Мэри, - мягко сказал юноша, - я никогда не смеялся.
– И ты тоже!
– она всхлипывала, бледное лицо пошло красными пятнами.
– Ты тоже! Я хочу домой, отец Игнасио, я хочу обратно в монастырь, мне страшно, я не хочу здесь…
– Э, - сказал священник, - да у нее истерика.
Он, кряхтя, наклонился и извлек из груды пожитков флягу.
– На вот, выпей.
Мэри глотнула и закашлялась. По ее щекам текли слезы.
– Не уйду отсюда, - Арчи покачал головой. Его платье было изодрано, руки и лицо исцарапаны ветками.
– Она, может быть, еще жива, ранена, оглушена…
– Может быть, - устало согласился священник.
Таким мы рисуем себе рай. Буйная зелень, пятна света и тени, игры птиц в ветвях, дочеловеческий, пышный, невинный… На самом деле это ад. Он пожирает сам себя, непрерывное, бесконечное поглощение и возрождение из гнили, словно живая материя распадается на червей и насекомых и собирается вновь, чтобы слепить сидящую меж ветвей пантеру.
Мир, где нет постоянства.
– О чем вы думаете, отец Игнасио?
– молодой человек с беспокойством заглянул ему в лицо.
– О муравьях.
– Что?
– Я думаю о муравьях, - тихо сказал священник, указав взглядом на непрерывный ручеек насекомых, скользящих вниз по стволу.
– Они знают, где что лежит.
– Вы хотите сказать… - молодой человек сглотнул.
– Идем, - отец Игнасио поднялся, борясь с головокружением, - идем…
– Нет, - Мэри тоже вскочила, но лишь для того, чтобы отшатнуться и прижаться спиной к ближайшему стволу.
– Я не хочу.
– Ничего не поделаешь, девочка. Мы должны держаться вместе. Идем.
Ручеек муравьев стекал со ствола в ближайшие кусты, переливался через вывороченные корни и тек дальше. Спинки поблескивали на солнце.
Они прошли не так уж много.
Живой ручей нырнул в зелень и пропал там, словно вода утекла под землю.
– Нет, - с облегчением сказал Арчи, - это не то…
Отец Игнасио сделал еще шаг, ощупывая посохом землю под ногами. Отбросил пышную зеленую ветку. Посох ушел ниже.
Отец Игнасио присел на корточки и заглянул.
– Яма, - сказал он, - яма. Старая ловушка, окровавленные колья на дне. Присыпано ветками. Не подходите, Арчи. Полагаю, вам не надо туда смотреть.
– Муравьи, - Арчи стоял на коленях, разбрасывая ветви.
– Боже мой, она вся облеплена муравьями. Элейна! Элейна, о Господи.
– Фуражиры, да. Послушайте, Арчи, мы похороним ее, и она будет для них недоступна.
«Зато доступна для червей. Тут, в лесу, это происходит быстро. В этой земле все происходит быстро». Мэри истерически расхохоталась.
– Даже не надо копать могилу, - выговорила она сквозь смех и слезы, - поглядите, отец Игнасио, она уже в яме! Уже в яме!
Он с размаху ударил ее ладонью по щеке. Она умолкла на полуслове. По щеке расползалось красное пятно.
Молодой человек уже стоял на дне ямы, держал в ладонях голову женщины, прижимая к себе, баюкая.
Отец Игнасио присел на корточки и вытянул руки ладонями вперед.
– Помогите мне, Арчи.
Юноша осторожно протянул ему свою ношу. Он бережно принял ее и уложил на траву. Присев на корточки, осмотрел тело. Мертвые глаза прикрыты, лишь меж веками виднеется белая полоска. Белокурый висок покрыт темной спекшейся кровью.
Ночью в темноте она вполне могла оступиться и упасть в яму. А там торчащий кол, и височная кость такая хрупкая…
Он перевесился через край ямы, протянул Арчи руку, помогая выбраться. На засохших кольях гнили черные ошметки, вокруг кружились мухи…
– Какая… - Арчи не сводил глаз с бледного запрокинутого лица, - какая ужасная смерть. Элейна, Боже мой, Элейна! Страшная, нелепая случайность.
– Да, - согласился отец Игнасио, - страшная, нелепая случайность.
Над головой равнодушно шумели деревья. Мэри заплакала.
– Теперь моя очередь, отец Игнасио, я знаю. Оно зовет меня, я слышу, я слышу, я же видела, видела, черное с белыми глазами. Оно идет за нами. И я знаю, знаю, кто это.