Дагор
Шрифт:
Священник тихонько вздохнул. По крайней мере Томпсон был хотя и плохой, но человек.
– Выходит, - жалобно спросила она, - каждый прячет в себе зло? Даже я? Даже вы?
– Я не святой, - сухо сказал он.
– Пойдем, девочка, здесь оставаться нельзя. Надо уйти отсюда до темноты. Запах крови может привлечь хищников.
Арчи с карабином через плечо пробивал путь через заросли. Это давалось ему с большим трудом. Не то что Томпсону.
Теперь отец Игнасио шел позади всех, позади женщин, оскальзываясь и
Над головой смыкались темные листья. Его преследовало ощущение неотступного взгляда, от которого ломило затылок. Шорох…
Мэри резко остановилась и обернулась к отцу Игнасио. Ее лицо выделялось на фоне сочной зелени, словно бледный древесный гриб.
– Кто-то идет за нами, не слышите?
– она ухватила его за руку. Пальцы были сильные и горячие.
– Это наверху, - сказал он… - в ветвях…
– Нет!
– она дрожала.
– Это обезьяны. Гигантские обезьяны! Я знаю, я слышала, они крадут женщин!
Отец Игнасио обернулся. Листва смыкалась за их спиной, пятна света и тьмы, от которых рябит в глазах, качающиеся тени, ничего…
– Ерунда, - сказал он, - охотники любят рассказывать всякие ужасы, чтобы набить себе цену. А туземцы этих обезьян не боятся. Их даже встретить и то трудно.
Огромные стволы деревьев обступали крохотную поляну, а кустарник вокруг был таким густым, что ни одна тварь не проломилась бы сквозь него бесшумно.
– Остановимся здесь.
– Он скинул с плеч пожитки.
– Скоро стемнеет. А тут можно разжечь костер. Звери боятся огня.
– А если это люди?
– прошептала Мэри.
– Тогда нам не поможет ничто.
Но Мэри продолжала стоять, вздрагивая всем телом и озираясь по сторонам. Она и сама сейчас напоминала испуганное животное.
– Гляди, Мэри, гляди!
Гигантская бабочка кружилась над ладонью Арчи, потом села, складывая и вновь расправляя тусклые надкрылья.
– Она тебе подмигивает.
На нижних крыльях насекомого, ярко алых, то проступали, то исчезали два ярких синих глаза.
– Ох!
– восхищенно произнесла Мэри.
– Это совка, - проговорил отец Игнасио, борясь с подступающей к горлу тошнотой.
– Moma, гм… agrippa gigas, гигантская совка…
– Она вам не нравится, отец Игнасио?
– с удивлением спросила Мэри.
– Такая красивая!
– Не люблю насекомых. Даже бабочек. Кстати, туземцы ее тоже не жалуют. Это из-за вот этих пятнышек на верхних крыльях, похожих на черепа, видите? Считается, это душа мертвеца, она следует за теми, кто принял ее последний вздох…
– Томпсон!
– в ужасе воскликнула Мэри.
Бабочка спорхнула с руки молодого человека, двумя ленивыми взмахами крыльев пересекла поляну и, ныряя в пятна света и тени, поплыла прочь…
– Это Томпсон, я знаю… Он идет за нами… это он… Мы его похоронили, а он следует за нами! Зачем, Арчи, зачем!
– Мэри, это же просто бабочка! Я только хотел тебя порадовать! Мэри плакала, закрыв лицо руками.
«Еще час, - думал он, - ну полтора, и Арчи его сменит, и можно будет наконец поспать». В голове кто-то бил в медный котел. Бум… бум…
Кровь, это кровь шумит в ушах. Вечный шум, приливы и отливы, повинующиеся толчкам аорты. Систола-диастола, систола-диастола… Предсердие, желудочек… предсердие, желудочек…
Кровь, отравленная лихорадкой.
Она несет свой яд к почкам, печени, легким, сонной артерии - и дальше, дальше, в мозг, в большие полушария, и серое вещество, пропитанное ядом, уступает власть древним как мир структурам, которые только и ждут, чтобы взять верх, плодить чудовищ, населять ими мир, полный тьмы, шорохов, ночных звуков, первобытной торжествующей слизи.
Глаза.
Повсюду, среди ветвей, мерцающие зеленоватые огоньки.
«Ночные бабочки, - подумал он, - у них большие глаза. Большие глаза у маленьких тварей. Это они скопились повсюду, ползают по шершавым стволам, среди листвы, смотрят на него.
Бедные, глупые женщины, они боятся обезьян. Они боятся, что придут гориллы и утащат в лес, в свои гнезда, чтобы там, в гнездах, творить непотребное. Только маленький женский мозг, изъеденный тщеславием, может измыслить такую чушь. Это мертвецы идут за ними следом, распространяя повсюду гнилостный и влажный запах земли, темные мертвецы с белыми глазами, надо было убить Мгеле, черного старика, это его рук дело, он пробрался в миссию, посланец чужих, враждебных сил, ненавидящих моего Бога, человекоядных сил, идолов, демонов, гнилых божков гнилой земли, он призвал дагора и вызвал из болот черных мертвецов с белыми глазами».
– Отец Игнасио, отец Игнасио! Очнитесь. Он, всхлипывая, разомкнул слипшиеся веки.
– Вот почему, - пробормотал он, - вот почему Господь оставил нас. Человек обречен. В каждом из нас, в каждом - смерть, ужас… везде, повсюду…
– Отец Игнасио!
– Арчи присел рядом с ним на корточки, заглядывал ему в лицо.
– Это лихорадка, это просто лихорадка. Вам надо отдохнуть.
– Да, - согласился он, - я, пожалуй, пойду лягу.
Он двинулся к своему ложу из веток, потом остановился.
– Глаза. Вы не видели глаз?
– Нет, - мягко повторил юноша, - это все лихорадка.
Отец Игнасио потряс головой, близоруко вглядываясь в полумрак. Систола-диастола. Систола-диастола.
– Что вас разбудило, Арчи?
– спросил он.
– Не знаю, - молодой человек пожал плечами.
– Вы вроде как вскрикнули. Или нет, не потому, это уже потом. Просто стало тревожно.
– Вы правы, - он поглядел туда, где спали женщины. Нет, не спали. Во всяком случае, одна из них.
– Элейны нет.