Дагор
Шрифт:
– Вот он, отец Игнасио, - прошептала она, обдав его ухо горячим дыханием, - вот он…
Солнце отражалось от поверхности воды - сотни и сотни жидких зеркал, и оттого отец Игнасио никак не мог разглядеть, кто идет им навстречу. Лишь когда черная точка превратилась в человека и человек стал выбираться на берег, он узнал Арчи.
Без привычного одеяла на плечах, мокрая рубаха липнет к плоской юношеской груди.
– Элейна!
– крикнул он радостно, и его голос звенел в столбе ослепительных радужных брызг.
–
И остановился, словно наткнувшись на ее слепой взгляд.
– Элейна?
– неуверенно произнес он.
– Ненавижу тебя!
– она всхлипнула, отвернулась и бросилась прочь.
Радостная улыбка исчезла с лица юноши, он словно выцвел и сгорбился. Мэри нерешительно подошла к нему, заглядывая в глаза, но он словно ее не заметил. Зато, уставившись на неподвижно стоящего рядом отца Игнасио, жалобно спросил:
– Почему так? Он же сам хотел. Я что, не должен был соглашаться? Освободиться?
– Отдав своего демона другому человеку?
– Но он же сам хотел, - механически повторил Арчи.
– Он теперь там, куда так мечтал попасть. В затерянном городе. В древнем храме. Послушайте, отец Игнасио, я не хотел этого говорить, раз уж он не мог увидеть своими глазами, но там и впрямь нечто удивительное. Нечто потрясающее. Я видел.
Видел? Он видел то, чего хотел дагор, и Аттертон сейчас увидит то, что покажет дагор ему. И как проверишь, кто прав - если человеку без дагора путь туда заказан? Странно, однако, что дагор так легко отпустил юношу. Или ему все равно, на ком сидеть?
– Что он там делает?
– спросил отец Игнасио.
– Исследует город, конечно, - сказал Арчи.
– У него блокнот: он делает зарисовки и копирует надписи на стенах, и еще… отец Игна-сио, я вас умоляю, поговорите с Элейной. Она сердится на меня…
– Это пройдет, - сказал отец Игнасио.
– Насколько я знаю молодых женщин, это пройдет. Идите, Арчи, помогите Томпсону. Он там, кажется, собрался ловить рыбу…
Аттертон вернулся, когда начало темнеть, и озеро вновь замерцало расплавленным густым золотом. Куртка его была плотно застегнута на груди, полевая сумка тяжело колотила по бедру.
– Элейна!
– в свою очередь, крикнул он торжествующе. Потом, оглядев пустой берег, сокрушенно сказал: - Она даже не вышла меня встретить.
– Ее можно понять, - сухо сказал отец Игнасио.
– Никто не вышел!
– Радость покидала лицо Аттертона, лицо его словно выцветало и темнело по мере того, как меркло пляшущее на воде алое солнце.
– Кроме вас.
– Да, - согласился священник.
– Они теперь будут сторониться вас… какое-то время.
«Пока не привыкнут, - со скрытой иронией подумал он, - к Арчи-то они привыкли».
– Как прокаженного?
– горько спросил Аттертон.
– Да…
– И Элейна?
– Она тем более, я полагаю.
– Но я… - он запнулся. Потом продолжил: - Это же и ради нее. Ради нас. Это дело всей моей жизни, а она всегда разделяла со мной все. Она замечательная женщина.
В его голосе слышались не свойственные ему прежде интонации, взывающие к сочувствию и пониманию, - у Арчи он уже слышал такие. «Странно», - подумал отец Игнасио, а вслух спросил:
– Как вы себя чувствуете?
– Неплохо, - удивленно сказал Аттертон.
– Вы знаете… я не представлял себе… я думал, это будет… омерзительно, ужасно… но я словно… у меня прибавилось сил. Нет, не могу передать! Вы только взгляните сюда!
Он сбросил с плеча ремень полевой сумки и опрокинул ее на песок. Выпавший блокнот затрепетал листами, точно белая ночная бабочка.
– Все это я нашел там!
Тончайшие, как лепестки, золотые маски с эмалевыми глазами; геммы с вырезанными на гладкой поверхности незнакомыми письменами; спирали из слоновой кости, хрупкие, словно спинки насекомых. Отец Игнасио присел на корточки, осторожно коснулся лазурных крылышек золотой стрекозы с рубиновыми фасеточными глазами.
– И это еще не все… там… - он задохнулся.
– Это не поддается описанию!
– Все, что присуще человеку, поддается описанию человеческим языком, - сказал священник.
– Но это… нечто потрясающее, то, что изменит все наши взгляды на… перевернет мир… научный мир, по крайней мере.
– И не будь дагора, - услужливо подсказал священник, - вы бы не сумели увидеть этого.
– Да. Да!
– Вам это не кажется странным?
Лорд Аттертон тоже присел на корточки. В сумерках его лицо неожиданно показалось юным и беззащитным.
– Теперь я думаю, - сказал Аттертон, - что именно для этого он и предназначен. Чтобы помочь нам увидеть. Это… послание… весть… прибор. Вроде подзорной трубы или микроскопа. Понимаете?
– Отлично понимаю, - кивнул отец Игнасио. Он помолчал, потом спросил: - И все же, как вы намерены избавиться от него? И когда?
– Избавиться?
– удивился Аттертон.
– Но зачем?
– Потом, словно спохватившись, сказал: - Да, конечно. Но я еще не думал над этим. Мне надо… я хотел принести эти вещи, эти сокровища к ногам Элейны. Но я…
– Да?
– Должен вернуться. Понимаете, то, что там - это нельзя оставить вот так… ждать еще ночь, целую ночь… Я должен…
– Это может быть опасно, - сказал отец Игнасио.
– Что вы! Это совсем… это нечто… благосклонное… прекрасное… Я хочу попытаться…
«Он безумен, - подумал священник.
– Что он там видел такого, что свело его с ума? Его надо остановить, не пускать. Но как? Увести его отсюда силой? И как далеко им удастся уйти?»
– И долго вы намерены там пробыть?
– спросил он.