Дагор
Шрифт:
– Нет, нет… - она всхлипывала, мотая головой.
– Это он, он… Он теперь повелитель мертвецов, всех мертвецов этого леса, всех утонувших в болотах, всех, кто ищет себе пару, чтобы лежать вместе в темной-темной яме…
– Может быть… - Арчи неуверенно покачал головой, - все-таки туземцы? Маленькие люди, знаете, такие маленькие люди, люди леса. Они бояться показываться на глаза, прячутся в кустарниках, в зарослях… Говорят, они ужасно уродливы. У них вздутые животы. Они чернят себе зубы.
– И они утащили Элейну и бросили ее в яму?
– усомнился
– Зачем? Зачем им преследовать нас?
– Она чужая. Она красивая. Она белая. Не знаю.
Мэри словно истощила свои силы этой внезапной вспышкой. Она сидела на земле, закрыв лицо руками и тихонько всхлипывая.
– Мне страшно, - шептала она, сквозь прижатые к губам ладони,
– мне страшно…
Отец Игнасио вздохнул. Все происходящее казалось каким-то нереальным, смерть Элейны - всего лишь одним из вариантов, мороком…
– Рано или поздно, - выдавил он пересохшим горлом, - лес должен кончиться.
– А там… - Арчи поглядел на него своими прозрачными глазами, - хижины и возделанные поля, и города. Господь свидетель, города, огромные белые города у моря, там сотни людей… тысячи… и все улыбаются, и все живут так, словно никакого страшного леса нет и в помине, а есть только их земля, их вода, женщины под кружевными зонтиками, цветы в петлицах…
Мэри отняла ладони от лица. Нервное напряжение очертило ей скулы, сейчас она казалась почти красивой.
– Я теперь ненавижу цветы, - она покачала головой, - ненавижу деревья.
– Ты их полюбишь. Там они безобидные, - он повернулся к священнику.
– Отдыхайте, отец Игнасио, - сказал он твердо.
– На этот раз я не поддамся слабости. Никакой слабости. Я не допущу, чтобы это повторилось.
Священник неуверенно взглянул на него.
– Мы должны дойти. Должны. Но для этого нам надо беречь силы. Отдыхайте.
«Быть стариком, - думал отец Игнасио, - мерзко, унизительно. И еще эта ужасная изматывающая лихорадка. Мне следовало поступить так, как сделал тот, черный - отпустить их, а самому остаться здесь. У него хватило мужества, у меня нет. Как тогда, Господи, как тогда - а я-то думал, это больше не повторится».
Проваливаясь в беспамятство, он слышал тихий шепот, словно шелест листвы над головой складывался в слова, словно кровь, пульсирующая у него в сосудах…
…и холодная вода в сифонах, и мороженое, и свежевыпеченный хлеб, и всякая другая снедь. Булочки, булочки в корзинах, и яблоки, и пушистые персики, и полосатые занавески, хлопающие на ветру…
Он вскочил, протирая глаза: сквозь листву просачивались золотистые утренние лучи.
Какой чудесный сон ему снился! Золотистый, как это солнце.
Все были живы, все было прекрасно. Аттертон рассказывал о сокровищах древнего могущественного народа, Элейна смеялась, белая рука у розовых губ. Какая прекрасная женщина! И, что удивительно, Мэри была счастлива тоже. Все счастливы.
Пробуждение было как прыжок в темную воду.
Он в смятении оглядывался по сторонам, нет, ничего не изменилось, Мэри здесь, сидит у прогоревшего костра, руки охватили плечи, словно ей холодно, в такую-то жару. Арчи с деловитым видом выжимает в миску какое-то мясистое растение.
Он поднял глаза на отца Игнасио и улыбнулся.
– У нас будет вода.
– Я… сколько я проспал?
– Двенадцать часов, так примерно.
– Двенадцать часов!
– Мы не хотели вас будить. Вам требовался отдых. Незачем волноваться, отец Игнасио, все в порядке, вы же видите.
– В порядке?
– он крутил головой, озираясь. Мэри глядела на него мутными сонными глазами, но она была здесь, на месте, с ней ничего не случилось, слава Богу, слава Богу.
– Да, в порядке.
– И ничего странного? Ничего опасного?
– Ничего. Ну, а теперь, когда вы отдохнули, надо подкрепиться и идти дальше, верно ведь? Осталось еще немного мяса.
– Я не хочу есть.
– Отец Игнасио и впрямь чувствовал непривычную легкость, словно был наполнен воздухом и солнечным светом.
– Зря.
– Юноша протянул ему насаженный на палочку бок оленька: хрупкий частокол ребер, обтянутый пленкой мяса. Отцу Игнасио ничего не оставалось, как принять его. Уже откусив первый кусок, он понял, что сделал ошибку: один лишь вид мяса заставил желудок в изобилии выделять пищеварительный сок. Его замутило.
– Вот, - Арчи протянул ему миску, - выпейте.
– Вы уверены, что это безопасно?
– В миске плескалась белесая мутноватая жидкость. Многие здешние растения содержат алкалоиды.
– Я уже пил такое сегодня утром. И я, и Мэри.
Он глотнул. Горьковатый сок освежал и возвращал чудесное ощущение наполненности солнечным светом и воздухом. Отец Игнасио с облегчением перевел дух и улыбнулся Мэри. Она не ответила ему улыбкой. Сидела все так же, разве что руки ее теперь были сложены на коленях. Некрасивые руки девушки из народа с широковатыми пальцами лопаточкой.
«Какая она… твердая», - неожиданно подумалось ему.
И словно отвечая его мыслям, она сказала чужим спокойным голосом:
– Арчи, отойди. Я хочу поговорить с отцом Игнасио.
– Мэри!
– молодой человек неуверенно взглянул на нее.
– Быть может, лучше я?
– Нет, я должна. Отойди, Арчи.
– Я буду поблизости, Мэри, - сказал молодой человек.
– Тебе стоит только позвать.
Он сидел съежившись, наблюдая, как Арчи движется в луче света, полотняная рубашка словно отбрасывает сияние на темные стволы.
– Я не вернусь в монастырь, отец Игнасио, - произнесла Мэри.
– Вы говорили про любовь, отец Игнасио. Вы лгали. Вы не знаете, что это такое. Ваша любовь - обман. Это от слабости, от бессилия. Как я могла поверить вам, поверить им, этим ужасным женщинам, не знавшим любви. Только теперь, отец Игнасио, только теперь. Я…
– Ты хочешь сказать, - отец Игнасио рассматривал свои пальцы, - что ты полюбила этого юношу, и он полюбил тебя, и ты познала настоящую любовь, и теперь хочешь уйти в мир и жить с ним как жена с мужем, так?