Дахштайн
Шрифт:
Мальчишка бросил на меня злой взгляд, который словно кричал: «Я запомнил и обязательно отомщу». Когда потомок исчез в жерле лифта, Повелитель впился в меня немигающими глазами, из его позы вмиг ушла расслабленность.
– Он не готов.
Меня ударило под дых почти так же сильно, как только что я била мальчишку. Я не позволила себе упасть, с трудом устояв на ногах.
– Мой Господин, еще пара убийств – и он полностью наш.
– Наш? – Меня откинуло его силой, впечатывая в стену. – Ты забыла, что все здесь мое? Отель, постояльцы и ты, грязная мерзавка? Никогда не забывай, кому принадлежишь!
Из моих глаз, носа
– Я поняла, Господин. Поняла.
На лице и шее Фера Люция вздулись вены. Губа вздернулась, открывая зубы. Я приготовилась к порции новых ударов, но их не последовало.
– Приведи себя в порядок и проследи, чтобы Орден остался ни с чем.
Я поклонилась и, стараясь не морщиться от боли, не хромать, направилась через лестницу в номер Бергнеров, чтобы там прибрать, а также привести себя в надлежащий вид.
В номере высилась смятая постель. Возле журнального столика виднелись следы борьбы, а пол в душевой остался залит кровью миссис Бергнер. Сменив белье и уничтожив все следы пребывания постояльцев, я еще раз окинула взглядом номер. Возле шкафа сиротливо остались стоять два чемодана. Будет Дэну задание: сжечь их на заднем дворе.
Я растерла лицо, сбрасывая маску и корчась от боли. То, что демоны не испытывают эмоций, абсолютная ложь, как по мне. Мы чувствуем в тысячи раз ярче и сильнее. В основном похоть, голод, ненависть, злобу. Эмоции тщательно скрываются, но их проблески заметны, когда Повелителя нет рядом. Никогда я не встречала демонов, кто чувствовал бы радость, смущение. У меня ни разу не получалось совершенно ничего не испытывать, но я мастерски научилась прятать то, что, по мнению Фера Люция, не достойно демона.
Вернувшись к себе, застала там мальчишку. Он по-хозяйски развалился на кровати в спальне, куда я никого не пускала, и рассматривал картины.
– Ты что здесь делаешь?
Дэн обернулся ко мне и похлопал ладонью по постели, приглашая прилечь.
– Думал повторить вчерашнее.
Он приподнялся на локтях, пожирая меня взглядом.
– Иди в свой номер. Твоя форма будет готова к утру.
Я скрестила руки и нахмурилась, чувствуя раздражение на вкус – нестерпимо-горькое, обжигающее, словно послевкусие красного перца. Я попыталась вернуть маску на лицо, но махнула рукой: мальчишка вон и не думает сдерживаться, хоть ему досталось.
– Занятные картины.
Дэниэль постучал указательным пальцем по губам, словно обдумывая мысль, которую так и не высказал. Я напряглась, надеясь, что он не успел тронуть другие холсты, завешенные полотном и слишком важные для меня.
– Ладно, – он хлопнул по кровати и вскочил. Дурачась, отвесил поклон и с широкой улыбкой, от которой у меня сводило зубы, скрылся за дверью. Потомок Фауста стал еще омерзительней, чем до превращения. Отчего-то меня злило его новое состояние.
Ниотинский
Кардинал задумчиво мерил шагами прихожую коттеджа. Он не спал всю ночь. Поиски не дали результата. Аэропорт в Праге отказал в информации, ссылаясь на закон об антитеррористической деятельности, а полиция, взяв его заявление и обращение Филиппа, послала мужчин домой. Грегора бесила неспешность чехов. От их излюбленного postupne a v klidu [34] хотелось рушить стены.
«Только бы узнать страну, куда вылетел мальчик, нашлось бы и место».
Несколько десятков доверенных служителей Ордена сейчас мониторили необычные новости, погодные явления и катаклизмы по всей Европе. Грегор знал, что молодой демон может попасть в сводки, как было с Лилит, и эгоистично рассчитывал на это. Ниотинский плевал на сопутствующие жертвы, ведь на кону стояло нечто более значимое.
34
Postupne a v klidu (чеш.) – постепенно и в покое.
Он помнил тот день, когда вместе с ведьмами и плененным демоном произнес слова заклинания, запечатывая вход в Ад. Ниотинский обладал знаниями о нарушении Дьяволом равновесия. Открывая врата и ступая по земле, Фер Люций спускал демонов с поводка, словно цепных псов, чтобы они искушали и терзали людей. Хозяин Ада хотел больше душ и играл не по правилам.
Грегор верил, по крайней мере, в те времена: раз Бог не вмешивается, значит, негласно позволяет кардиналу быть армией Господней. Так, Ниотинский с трудом собрал союзников, действуя на одних угрозами, а на других золотом. Даже привлек несколько поколений Фауста, узнав таким образом о гримуарах и дьявольской сделке. Близился успех, однако Фера Люция в момент произнесения заклинания в Аду не оказалось.
Филипп спал, смешно похрапывая. Он каким-то чудом умостился на гостевом диване во весь свой немаленький рост. Ниотинский размышлял, что он такое. Демон? Если да – кольцо среагировало бы. Ангел-хранитель? Он никогда их не видел, но читал предания и писания, которые не вошли в известную всем Библию. Да и хранитель из Фила никакой, ведь он так и не смог защитить потомка.
Вечером ему неожиданно позвонил представитель владельца замка Гоуски и попросил о встрече утром. Грегор подумал, что это возможность заставить Лилит говорить, если она появится подглядывать. А в том, что станет, он был почти уверен. Ей необходимо оставаться в курсе поисков и знать, что Орден пока не вышел на ее след.
Кардинал, оставив хранителей, выехал к Гоуске на рассвете. Замок находился в пятидесяти километрах от Праги. Дорога к нему вилась между полями и редкими поселками. На узкую колею то и дело выбегали зайцы и молодые олени, которые нисколько не боялись машины Грегора и нехотя уходили с асфальтного полотна, когда кардинал терпеливо сигналил.
В рассветных сумерках в долине под замком углами красных крыш обозначилась деревня. Она выглядела так же, как и многие другие богемские провинциальные места, которые предыдущие века лишь слегка задели, проходя мимо, а двадцать первый так и не посетил.
Грегор решил подождать на подъезде к замку. Встреча с рыжеволосой девушкой волновала сильнее, чем вероятность того, что Гоуску все же захотели продать. Хотя то, что замок может стать его, воодушевило Ниотинского.
Лилит
Сев перед зеркалом, я со стоном стянула пиджак и рубашку, облачившись в халат. Следы наказания, оставленные Повелителем, не проходили быстро, поэтому мою кожу расцвечивали сине-зеленые уродливые пятна. Потуже запахнув халат, я пересела к мольберту, откинув холщовое полотно.