Далеко от неба
Шрифт:
Рудых потемнел лицом, сжал огромные кулаки и, проглотив комок в горле, спросил: – Чего надо?
– Надо о гостях твоих побалакать. Живешь, как бирюк, близко никого не пускаешь. А тут гостей полон двор. Да гости-то все непростые. Интересные гости. Особенно вот этим интересуемся.
Он круто повернулся к Ермакову, и дуло карабина уткнулось тому в горло.
– Что, следак, думаешь, не узнал? Да я тебя на том свете без собак сыщу, по одному запаху твоему ментовскому. Чего лыбишься? Егор не скажет, ты у меня запоешь. Не хуже кедровки трещать будешь.
– Дурак ты, Пехтерь, – спокойно сказал Ермаков, отстраняя от себя ствол. – Живете спокойно, пиратствуете помаленьку, золотишко моете, шкурки в заначке наверняка имеются. А случись что со мной, вас из-под земли выковырнут и на сучках развесят. Думаешь, норы ваши не знаем? Все как одна на карте помечены. Не веришь, могу показать. Давай лучше спокойно поговорим. Из-за меня вы бы на рожон к Егор Егорычу не полезли. Себе дороже. Так? Выкладывай, какое шило в задницу укололо?
Поднимая на мелкоте фонтаны брызг, Василий делал вид, что убегает от визжавшего от восторга Сашки. Он не смотрел на берег, но давно уже заметил, что около его одежды с ружьем на коленях сидит незнакомый человек и явно дожидается, когда он обратит на него внимание. Наконец он увидел то, что нужно – круглый, тяжелый, удобный для руки камень. Упав с размаху в воду, он сжал камень в руке и, дождавшись, когда Сашка, запнувшись о его ногу, плюхнулся в воду, резко выпрямился и почти неразличимым от быстроты замахом метнул камень в сидящего человека. Тот без звука опрокинулся навзничь.
Василий подбежал к лежавшему, схватил ружье, проверил заряд, вернулся, схватил Сашку под мышку и, пригибаясь, побежал к заплоту. Сашка от неожиданности пока молчал, но в любую минуту мог поднять крик. Очень кстати неподалеку оказалась перевернутая старая лодка.
– В прятки любишь играть? – тихо спросил он пацана.
– Люблю. А деда не любит. Он кого хочешь отыщет. Ему без интересу.
– Я тебя сейчас так спрячу, он ни за что не отыщет.
– Отыщет.
– Спорим?
– Спорим.
– Я вот лодку приподниму, лезь под неё и лежи не дыши. Он же не догадается, как ты под неё попал. Вон она какая тяжелая… Лезь. А когда не найдет, мы у него что хочешь в награду потребуем.
– Ружье.
– Ружье, так ружье. Сиди тихо, он сейчас придет, искать будет.
Сашка затих под лодкой, а Василий, низко пригибаясь, а где и ползком, обежал открытое пространство и, выглянув из-за лиственницы, оглядел двор. Уяснив расположение незваных гостей, он добежал до сарая, закинул ружье на спину и, приставив к стене тяжелое бревно, почти забежал по нему на крытую потемневшими от времени досками крышу. Бесшумно поднялся по ним до верха, выглянул. Тот, что с обрезом, стоял почти под ним, стараясь не упустить ни слова из разговора Ермакова с Пехтерем. Прятавшийся у стены дома тоже вытянул шею, прислушиваясь. Прямо над его головой висело на гвозде старое цинковое корыто.
Василий, почти не целясь, выстрелил в корыто, с грохотом упавшее тому на голову, и тут же, спрыгнув с крыши, обрушился сверху на так ничего и не понявшего мужика с обрезом. В то же самое мгновение тяжелый кулак Егора Рудых надолго вывел из строя Пехтеря. На лету подхватив вылетевший из его рук карабин, Ермаков подскочил к оглушенному внезапностью происходящего и упавшим на голову корытом пирату. Тот повернулся и, расставив ноги, торопливо оперся руками на темные бревна стены.
– Грамотный, – усмехнулся Ермаков и, нашарив под одеждой пленника пистолет и внушительных размеров тесак, легким отработанным ударом обездвижил кулем осевшего мужика. Василий тем временем спеленал своего подвернувшейся под руку веревкой и подтащил его к все еще неподвижно лежавшему Пехтерю.
– Вроде еще один должен быть для ровного счету? – спросил его Ермаков.
– Лежит. Там… – И Василий кивнул в сторону реки.
– Сашка где? – спросил Егор Рудых.
– Под лодкой. Иди освобождай. Нормальный пацан. В деда верит, как я в нашего старлея. С этими чего делать будем?
– Сделали уже. Пускай гуляют. Они теперь стойбище Егора Егоровича по кругу обходить будут.
– Раньше они так не наглели.
– Любопытство мужиков одолело: по какой такой причине мы тут с тобой оказались?
– Ну? – помедлив, спросил Василий. – По какой?
– Разговор долгий и не очень простой. Пойдем в избу, я тебе всю здешнюю диспозицию изложу.
– А надо? – снова помедлив, спросил Василий.
– По желанию. Хочешь разобраться, в какой капкан твой братан угодил…
– Пошли, – оборвал его Василий и, не оглядываясь, пошел в избу.
Егор Рудых сгрузил «пиратов» в старую телегу-бестарку, выкатил её за ворота и чуть подтолкнул под откос к реке. Телега, набирая скорость, покатилась вниз и, основательно подскочив на уступе берега, со всего размаху въехала в воду. Все еще не очухавшийся после удара камнем четвертый налетчик, мимо которого со скрипом и матом невольных пассажиров пронеслась телега, посмотрел ей вслед и спросил неизвестно кого: – Чего это?
Увидев, как его подельники с кряхтением и стонами вываливаются из телеги в воду, он, пошатываясь и держась за голову, поплелся к ним.
– Чего было-то? – плачущим голосом спросил он Пехтеря. Тот, развернувшись, так «приложил» его, что вторично пострадавший отлетел чуть ли не на середину реки.
– Дед, – спросил освобожденный из-под лодки Сашка. – Ты меня сам нашел или дядя сказал?
– Сам ты что по такому случаю соображаешь?
– Мамка говорит, я еще плохо соображаю. Наверное, дядя сказал.
– Почему так считаешь?
– Мамка говорит, ты тоже не соображаешь. В этом…
– В чем? – грозно нахмурился Рудых.
– Воспитании.
– Та-ак. Мамка у тебя хорошая?
– Хорошая.
– А кто её воспитал?
– Не знаю.
– Я и воспитал. Значит, соображаю маленько. Вернется, мы с ней еще потолкуем, кто чего не соображает.
Ермаков и Василий сели друг против друга за стол и некоторое время молча смотрели друг на друга.
– С чего начнем? – спросил наконец Ермаков.