Далеко от неба
Шрифт:
– С вас, – ответил Василий и, вспомнив, что еще вчера они договорились говорить на «ты», поправился: – С тебя.
– Логично, – согласился Ермаков. – Бывший мент, следак, майор, между прочим, хотя тоже бывший – Родион Ильич Ермаков. Можно просто – Ильич.
– Добровольно «бывший» или как?
– Зришь в корень. В основном – добровольно. Надоело за ментовскую зарплату исправлять неисправимое. Решил разбогатеть сразу и навсегда.
– Здесь, что ли?
– Смешно, конечно, но именно здесь. На этом самом месте. Вернее, поблизости. В радиусе, скажем, семидесяти – восьмидесяти километров.
– Клад хочешь отыскать?
– Снова в
– Подставил тебя кто-то. В наших местах клады даже по причине белой горячки не брались отыскивать. Богатеев тут сроду не водилось.
– Не скажи, Василий Михайлович, не скажи. Богатеев не водилось, а золотишко было. Было?
– Кошкины слезы, а не золотишко. Пираты шерудят на старых отвалах помаленьку на опохмелку, и то, если другое чего не подвернется. На ягоде больше возьмешь, чем на нашем золотишке.
– Про Чикойское золото слышал?
– Кто про него не слышал. Сказки все это. Для детишек.
– Для детишек, говоришь? А вот у меня вполне достоверные сведения имеются, что братишка твой его отыскал. Или вплотную подошел, что, в принципе, одно и то же. Продолжать?
Василий долго молчал, переваривая услышанное. Потом с трудом выдавил: – Кто же тебя, Родион Ильич, такими сведениями снабдил? И какая нужда была именно тебе их сообщать?
– Такими соображениями, Василий, я с ним поделился. А почему именно с ним, я тебе как-нибудь по отдельности обскажу, – сказал, входя в избу, Егор Рудых.
Он поставил на стол большую миску с малосольным хариусом, вынес из-за задосок кастрюлю с дымящейся картошкой. Сашка тащил следом стопку тарелок и вилки.
– Голодное брюхо к истине глухо, – пробасил хозяин и неизвестно откуда извлек бутылку «Московской». – Берег на скорое прибавление семейства. Но раз такое дело – оскоромимся. Долгий разговор посуху не ходит. Начинать-то, знаешь, откуда надо?
– Откуда? – вмешался Сашка и, заинтересованно подперев кулачонком подбородок, приготовился слушать.
На сорок третий день войны в четвертом часу в райкоме, казалось, не осталось ни души. Даже обычно дремавшей в это время за стеклянной загородкой уборщицы и сторожихи Дарьи не было. Подалась в потребиловку: слухи дошли, в складах по сусекам прошлогоднюю заваль подскребли и, чтобы окончательно не сгинула от мышиного своеволия, решили обменять на последние припрятанные рубли у испуганного населения, готового в ожидании еще худших времен отовариваться чем попало.
Иннокентий Рудых, привязав лошадь к райкомовскому забору, неторопливо поднялся на крыльцо, затушил пальцем недокуренную цигарку, аккуратно пристроил её на угловатый выступ балясины и вошел в высшее районное управление. Его тяжелые шаги гулко бухали в пустых коридорах. Он неторопливо заглядывал в каждую комнату и, убедившись, что там никого нет, осторожно прикрывал дверь. В те двери, которые были заперты, он деликатно стучал согнутым пальцем и, не дождавшись ответа, шел дальше. Оглушительно зазвонивший в одном из самых начальственных кабинетов телефон озадачил его своей долгой настойчивостью. Иннокентий подождал, не возьмет ли кто трубку, чтобы податься на зазвучавший голос, но трубку так никто и не взял. Звонок обиженно оборвался. Посетитель двинулся было дальше, но за одной из последних не проверенных дверей, раздался стук, словно на пол уронили что-то тяжелое. И тут же из-за этой двери высунулась голова взъерошенного человека в очках и испуганно уставилась на Иннокентия.
– Интересуюсь,
– Вам чего, товарищ? – словно не слыша вопроса, спросил человек. Иннокентию показалось, что он изо всех сил сопротивляется кому-то, кто хочет вытолкать его в коридор.
– Мне бы самого главного, – стараясь как можно отчетливее выговаривать слова, прохрипел Иннокентий. – Дело наиважнейшее.
– На сегодня все дела сняты с повестки дня. В полном составе отбыли на заготовку оставшихся кормов и проводы добровольцев. Приходите завтра.
– Завтра? Завтра мне уже желательно за реку переправиться. Сегодня решить, во что бы то ни стало необходимость крайняя. Дело государственное…
– Ничем не могу помочь, – каким-то сдавленным голосом проговорил человек и скрылся за дверью.
– А мне помогать не надо, – после некоторого озадаченного молчания загремел Иннокентий уже в полный голос. – Я, может, сам помочь желаю. По причине, что драпаем по всем направлениям, заместо «стальным кулаком по территории противника».
– Это кто тут пораженческую пропаганду разводит? – раздался за спиной голос первого секретаря, только что вернувшегося от военкомата, где длинной напутственной речью он проводил старенькую полуторку с двумя десятками добровольцев на сборный пункт в соседний район. – Не драпаем, а отходим на заранее подготовленные позиции. А потом уже стальным кулаком. Ты, что ль, Иннокентий? Лучший охотник в районе, а разобраться в простой тактике не можешь. Говори, чего пришел? Мне еще в МТС надо успеть.
– Чего там разбираться? Заготовленные позиции уже под Смоленском оказались. Ты мне лучше вот что скажи, товарищ первый секретарь нашей районной руководящей партии. Сколько в танковом полку должно боевых машин находиться? И сколько, к примеру, золотишка потребуется, чтобы их изготовить в полном комплекте? Чтобы они от нонешних позиций в самое логово врага двинулись.
– Зачем это тебе?
– Ты поначалу скажи, а потом уже я объяснения дам.
– Ну, если честно, не знаю я, сколько в танковом полку техники находится. Десятка три, меньше вряд ли. На танковую колонну пожертвовать хочешь? А что, мысль интересная. В соседней области колхозники на самолет личные средства вложили. Если поднатужимся, на танк вполне наскребем. Надо будет на бюро обсудить. Оформим как почин лучшего охотника района. Какой взнос делаешь?
Иннокентий что-то подсчитывал в уме, загибая пальцы. Потом сказал: – Ежели тридцать, по килограмму за штуку, считай, почти два пуда. Может, еще и на самолет останется. Объявляй, товарищ секретарь, на своем бюро, что Иннокентий Рудых тридцать килограммов золота на оборону Советского Союза от немецких фашистов безвозмездно передает. Сообщай, куда и в какое время доставить? И охрану, после того как передам, обеспечь. Мало ли чего.
Секретарь подошел к Иннокентию вплотную, потянул носом.
– Вроде трезвый… Неудачное ты время для шуток, дорогой товарищ, выбрал. Я сейчас мужиков на фронт провожал. По-хорошему – духовой бы оркестр, лозунги соответствующие. Так куска сатина для оформления не отыскали. Все подчистую выгребли со складов для победы. А ты – золото. Сколько, говоришь? Тридцать килограммов? Да весь наш район со всеми потрохами… Три кило хватит. Не знал бы я тебя за серьезного мужика, попер бы отсюда, чтобы душу не травил. Чего тебе в голову стукнуло? Об сучок, что ль, приложился?