Дальней дороги
Шрифт:
– Раздумала...
– медленно, словно стараясь проникнуть в смысл этого слова, произнес Волгин. И вдруг топнул ногой: Да ты понимаешь? Раздумала!.. А завтра? А эксперимент?
Он повернулся в сторону, словно ожидая поддержки. Но там стояла лишь Елена, с любопытством глядевшая на него. Волгин вспомнил, что он не в институте, не в своей лаборатории, и что Елена не имеет к этому никакого отношения, - не говоря уже о том, что трудно признавать неудачу в присутствии любой женщины, не только этой... Он заставил себя умолкнуть.
– Да, - проговорил он через секунду, но уже нормальным
– Бывает, бывает. Ничего, выкрутимся как-нибудь...
Произнося это, он понимал, что не выкрутится: все задержится на долгое время, а Корн тем временем бросит своих рамаков в мироздание. И Волгину не на что будет сослаться.
Проклятая женщина: подвести в такой момент!
– Выкрутимся!
– сказал он уверенно, взглянул на Елену и понял, что ее-то он не обманул.
– Ты не меняешься, - сказала она, когда он умолк.
– Все громы и молнии, да?
– В зависимости от погоды, - усмехнулся Волгин.
– Сорвалось что-нибудь важное?
– Да как тебе сказать...
– промямлил Волгин, которому не хотелось врать, а говорить правду - тоже.
– Впрочем, чего мы тут стоим? У нас - аграплан, отвезем тебя, подумаем, где остановиться. В гостинице - пусть в гостинице...
Он сделал шаг в сторону, пропуская Елену вперед, и еще раз - непроизвольно - провел глазами по ее пополневшей в талии фигуре. Интересно, каким будет ребенок. Это всегда интересно...
– Что?
– Интересно, каков будет ребенок, - снова произнес Волгин про себя, и на сей раз каждое слово было полно глубокого значения.
9.
– Слушай, Лена, - сказал он, догнав женщину и взяв ее за рукав плаща (на большее Волгин все же не осмелился).
– А может быть, в гостиницу не стоит? Это не близко, да и вообще... Давай, мы тебя устроим у нас в институте. Так, как у нас, ты нигде не отдохнешь: на полной научной основе. Поживешь, осмотришься... А вообще ты торопишься куда-нибудь?
– Да нет...
– ответила она чуть растерянно.
– Вот и чудесно! Тогда, может, поработаешь у нас - полгодика, или больше, как сама захочешь. Тем более - за тобой сейчас нужен квалифицированный надзор, а уж у нас медики такие, что лучших и не бывает.
– Не знаю, - нерешительно проговорила Елена, и Волгин узнал ту нерешительность, которая и раньше охватывала Елену порой в самые неподходящие моменты.
– Один друг предлагал свое жилье - я отказалась. Правда, - торопливо добавила она, - это не его жилье, он сам здесь проездом...
– Ну и чудесно! Сегодня отдохнешь, а вечерком я к тебе зайду, побеседуем... Нет, нет, - перебил он себя, заметив странное выражение, мелькнувшее в ее глазах.
– Я ведь понимаю, что ты! И в этом нет ничего неудобного: к нам приезжает множество людей! А? Ну? Соглашайся!
– Хорошо, - сказала Елена, и повторила громко: - Хорошо. Пусть в институте.
– Она тряхнула головой, и это означало, что минутная нерешительность прошла, а, за исключением таких минут, Елена была человеком определенных намерений и решений.
– Едем.
– А вот Виктор тебя проводит. Лаборант, но без него я как без рук (Волгин знал, что Витька еще не успел выработать иммунитет против лести, а сейчас
Витька посмотрел на Елену, потом на Волгина.
– Ну, - сказал Волгин, - быстро, быстро. И анализы по всей программе, ясно?
Витька, кажется, хотел что-то сказать, но Волгин замахал руками, повернулся и заспешил в сторону. Ему очень нужно было остаться одному.
Ничего себе, ситуация сложилась. Громадное дело могло затормозиться потому, что какая-то неврастеничка в последний момент передумала и не пожелала участвовать в эксперименте. Хорошо, что Волгин за годы жизни на Земле не утратил способности принимать быстрые и правильные решения - способность эту он выработал на сумасшедших кораблях Дальней разведки. Дело должно быть сделано, и будет, потому что дальняя дорога по пескам поиска привела нас всетаки к оазису открытий... Так сказал бы известный всем нам Аль Бухори, если бы не лежал давно в фиолетовом песке Галатеи, тогда еще не оживленной человеком. Да, близится завершение, и не странно ли, что мы с тобой снова встретились именно на этом пути, и именно тут наши дороги сольются в одну, хотя ты меня и не любила, и не будешь любить никогда.
Волгин уселся на краю посадочного поля. Елена и Витька были уже далеко - там, где стояли аграпланы. Отсюда женщина выглядела совсем прежней, такой, как тогда, когда он впервые сказал ей о любви, но ее очередной приступ нерешительности...
Волгин вздохнул. Рейсовый дирижабль еще стоял у подножия мачты. Вот он начал медленно, едва заметно для глаза, увеличиваться в объеме. Невидимые извне устройства, преодолевая огромное давление наружного воздуха, упрямо раздвигали плоскости в ромб, и дирижабль, подчиняясь возникшему в его непроницаемом теле вакууму, отделился от прочной, устойчивой земли и пошел вверх, в свою среду. Тихо дышали моторы. Подъем становился все стремительнее, вот машина легла на курс, какая-то из граней ослепительно блеснула на солнце, - а вскоре стало уже трудно сказать, где именно скрылся легкий корабль, дешевый настолько, что даже аграпланам не удалось полностью вытеснить его. Дирижабль оставил здесь эту женщину, вместо того, чтобы увезти ее с собой, - и черт бы побрал все эксперименты!
Нет, так нельзя, - одернул Волгин сам себя. Конечно, решающий опыт лучше всего ставить на себе самом. Но поскольку в данном случае это невозможно...
Значит, на Елене?
Кто мог придумать такое, какой хитроумный джин так запутал нити? Громадная машина института разогнана на полный ход, и если сейчас стремительно затормозить, неизбежны жертвы, не говоря уже о потере скорости. Насколько легче Корну, который экспериментирует с машинами, хотя бы и разумными. Там совесть может оставаться чистой.