Дань саламандре
Шрифт:
Раунд девятый
– Стойте! Вы хотите сказать, что она меня выбрала? Для чего? Сама нашла? А вы знаете, что ее ко мне привели? При-ве-ли! Ее ко мне привели уличные музыканты!..
– Да не разоряйся ты так. Здесь как раз самое интересное начинается. Ты сядь. (Мне на ухо, вонючим шепотком.) Интересное, да, но я про то говорить не буду, не имею права. У меня на магнитофончике записано. Это ничего, что такой старый? бобинный? Садись сюда.
Я
Так, надели наушники...
Нажимает на кнопку. Бобина начинает вращаться.
Крашеные апельсиновые бровки становятся «домиком», спрашивают меня: слышно?
Киваю.
А что мне, собственно говоря, слышно? Одно «Лебединое озеро». Но я молчу. Плевать. Сегодня – уже сегодня! до наступления ночи! – я с нею встречусь! Я с нею встречусь еще до того, как пойду спать! Остальное – неважно.
Постепенно сквозь «Лебединое озеро» начинает проступать бормотание. Оно проступает медленно-медленно. Словно фотокарточка проявляется. И вот, всё громче, громче, на фоне той же музыки, я слышу слова. Говорит голос без звука.
...Ее родители живут в Ленинграде... Ее отец – глава областной администрации... Посмотрите направо...
Повернувшись направо, я вижу на стене плакат с маловыразительными, привычными, как обои, фотографиями.
Голос – не мужской и не женский, голос без звука. Он, сам собой, входит в мой мозг:
...Узнаете его? На всех государственных празднествах, на всех плакатах... Вон тот, в центре, на самом верху?..
Я вижу.
Вздрагиваю.
Киваю. Неизвестно кому.
...Отлично. Теперь о конкретном месте жительства. У них несколько квартир на Московском проспекте, возле станции метро «Московская»... В сталинских домах... знаете такие, конечно?..
Я срываю наушники, вскакиваю – но тут лик Зинаидочки Васильны искажается, делаясь похожим на разросшуюся морду жужелицы. У нее, у Зинаидочки Васильны, то есть у жужелицы, выдающиеся вперед, сильные заостренные челюсти, с длинной хитиновой мандибулой[14], которой она ловко удерживает жертву, то есть меня (притом еще мучая-щекоча своими усищами и тараща на меня огромные, как спутниковые антенны, выпуклые глазенапы)... Она разевает пасть – и я вижу, что вместо зубов у нее – отлично выточенные, белоснежные шахматные фигурки...
С неожиданной силой жужелица отбрасывает меня назад, в кресло, больно скручивает чем-то мои руки, надевает мне наушники...
...Жилище (обитель) у них также есть и на Крестовском острове – этаж дома улучшенной планировки. Есть отдельно стоящий загородный дом (вилла) с оранжереей, садом, бассейном, теннисным кортом, личным бункером и взлетно-посадочной площадкой для вертолета, но дислокацию этого объекта сообщать не имеем права... Скажем только, что он находится в лесистом, богатом природой районе между Лисьим Носом, Заячьей Губой и Волчьей Пастью...
...Мать обсуждаемой персоны занимает один из высших постов во «Внешторге». Сестра данной персоны (младше ее на три года) работает в этой же фирме, шесть лет находится на постоянном месте жительства в Швейцарии, замужем за состоятельным бизнесменом, двое детей...
...Родители регулярно предоставляют гражданке (фамилия, имя, отчество) месячное содержание в размере трех тысяч рублей. На ее счету лежит девяносто две тысячи рублей... Для справки: средняя зарплата начинающего врача: сто десять рублей...
Срываю наушники, резко вырубаю дьявольскую машину.
Набираю побольше воздуха – и...
Раунд десятый
– Если у нее родители!.. то!.. – вскрикиваю я.
Снова плашмя лежу в кровати. Нет сил держать спину.
Морда гигантской жужелицы перекашивается; мохнатой свой лапой она делает мне знак – не ори!!
– Если у нее родители – те, кто они есть, – вшептываю я со свистом и змеиным шипом в ее волосатый, придвинутый ко мне слуховой лабиринт, – то отчего она гниет в вашем клоповнике?! Что-то уж совсем неправдоподобно...
– Ой, милая ты моя. De gustibus, – слыхала, нет? – non est desputandum, – о вкусах не спорят. Так бы я тебе и ответила, касаточка ты моя сиротливая, но... Но дело в том, что это же часть ее болезни и есть! Притом – одна из самых существенных. Ей, душеньке, надо, чтоб об нее ноги вытирали. Да желательно погрязней, ноженьки-то. В навозце и говнеце чтоб. Характерная клиническая перверсия, особенно в период рецидива. В ремиссию-то она еще кое-как стерпит, корсетиком-то унаследованной среды подзатянется... А рецидив-то ее – хоп! – накрывает, как медным тазом, – и всё, хоть воем вой, – вот хочет она с простым народом попиздеть-пообщаться, пострадать соборно, ну что ты с ней сделаешь! Правда, лежит она всё равно в отдельной палате. Да и санитары у неё – из тех... Ну, из тех... которые от вас-то двоих везде ни на шаг...
(За окном – сплошной антрацит. В кабинете – холодно и душно одновременно. Усовершенствованный ад...)
– Но этого быть не может...
– Чего?
– Всего.
– Именно такое только и может. Притом всё.
– Но ведь ее ко мне привели музыканты. Вы говорите, что она меня выбрала... потому что я ей понравилась?
– Ну да.
– Но, повторяю, ее ко мне привели музыканты!! Уличные музыканты!!
(Поскольку я не могу не орать, и она это понимает, жужелица переключает вентилятор на дьявольскую мощность. Рёв сплошной бомбардировки. Ковровой. Ядерной. Хиросима, любовь моя.)
Мне на ухо:
– Дело в том, что их люди, то есть люди ее родителей, по ее команде, выследили всех, кто к тебе ходит. В том числе этих. Ну, и потом...
– Что – «и потом»?..
– Ты достаточно ли хорошо знаешь этих своих приятелей?
– Каких?
– Ну, уличных музыкантов...
– Я?.. Вы на что намекаете?
– Ладно, проехали. Скажу больше: она просто увидела тебя однажды в метро. Да! Таким деткам интересно поездить в метро. Это же для них приключение. Крутая экзотика. Все горы возле Цюриха объездят на своих джипах, а в метро проехаться... Это как потеря девственности... Ну, это, после третьего восстановления плевы. В целом – крутой экстрим...