Даниил Московский
Шрифт:
Весна настала ранняя, со звонкой капелью, с шорохом падавшего с крыши снега. С грохотом отрывались со стрельниц снежные пласты. Снег стаивал, пар поднимался от мостовых, а по канавам и рытвинам уже пробивались первые ручейки. Дружно оголялись лоскуты озими, всё чаще выходили в поле смерды, готовились к посеву яровых, а в лесу остро запахло прелью, и с раннего утра весело пели птицы, порхали суетливо. Весна брала своё.
За утренней трапезой Даниил сказал Юрию:
— Скоро, сыне, протряхнут дороги, и ты тронешься
Юрий только голову склонил в знак покорного согласия. Его одутловатое лицо с едва пробившейся русой бородкой непроницаемо. Он принимал поручение отца как должное, был готов к нему, но внутренний холодок нет-нет да проникал в душу. Эта его первая поездка в Орду Бог знает чем закончится, ну как подвернётся хану, когда тот не в духе, либо кто из ханских ближних наплетёт чего на Юрия...
Сидевший рядом с Юрием Иван помалкивал. В Орду ехать неблизок свет. Ещё пока до Сарая доберёшься, не одна опасность в пути подстережёт. Каждый удельный хан мнит себя потомком если не Чингиса, то Батыя либо Берке и норовит свою власть показать. А то и половецкий хан, какой давно уже ханство своё потерял и ходит в псах у хана Золотой Орды, норовит укусить. И уж сколько пакостей накатывается на того князя, какой в Сарай добирается...
Посмотрел Иван на Юрия, пожалел брата, однако с отцом согласен — Орды не минуешь, по-иному Москве не устоять и земель не прирезать. Эвон, на великого князя Андрея отец замахнулся, а тот в Сарай дорогу накатал, подарками всех улещивает...
Князь Даниил будто мысли меньшего сына прочитал:
— Вам, Данииловичи, завещаю я и после смерти моей княжество наше крепить. Чую, настанет час, и Москве стол великий достанется. Я начало тому положу, а вы продолжите. Да зла друг на друга не держите, один другому козни не творите, одно дело вершите, то, что имеете, приумножайте, где умом, где сети хитрые плетите, а коли силу почуете, и ею не гнушайтесь.
Иван согласно кивал, а Юрий был недвижим. Мысленно он далеко, в Сарае. Пуще всего опасается Юрий ханского гнева. Тогда кто спасёт его? Юрию так хочется ещё пожить, сесть князем после отца, власть познать.
А власть сладка, и бремя её Юрию пока неведомо. Оно тяжко и опасности таит, но Юрий о том не думает.
Он вздрогнул от голоса отца, обращённого к нему:
— На той седмице проводим тебя, сыне. Земля стряхнёт, степь оживёт, в траву первую оденется, кони веселей пойдут. Бог даст удачи те, сыне. Помни, не для себя труды твои, для княжества нашего. Не дадим неверному князю Андрею, аки волку ненасытному, терзать Москву.
Даниил помолчал. Потом заговорил снова:
— Я же, дети мои, к Михайле Ярославичу Тверскому отправлюсь. Рядиться с ним буду, дабы заодно стоять против великого князя. Покуда же ворочусь, Москву на тебя, Иван, да на боярина Стодола оставлю...
Иван провожал брата. Они ехали круп в круп.
— Осенью встречу тебя, Юрий.
— Не явился бы в Орду князь Андрей и хулы на меня не возвёл. Его и кровь родная не остановит.
Иван придержал коня:
— Попрощаемся, брате.
Они обнялись. Иван взъехал на взгорочек, долго смотрел, как удаляется старший брат, а за ним десяток гридней. Следом тянулось несколько гружёных телег.
Долго глядел вслед малому поезду княжич Иван, и только когда за лесным поворотом скрылись отъезжающие, он покинул взгорок, не торопясь направился к Москве.
Позабавил боярин Ерёма великого князя, рассказав, что Даниил шлёт в Орду княжича Юрия. Андрей Александрович смеялся, бороду приглаживал:
— Тьма братцу моему очи застила, коль не видит: племянник-то мой, Юрий, ещё в разум не вошёл, а ему посольство править. Да Тохта, поди, и не допустит его к себе. И что Даниил пошлёт в Сарай, коли у Москвы в скотнице одни тараканы?
Ерёма соглашался, подхихикивал:
— А что, великий князь Андрей Александрович, нонешним летом мы без ордынцев обойдёмся?
— Поглядим, боярин, чего ещё братец Даниил вытворит...
В тот день князь Андрей поведал о том, что услышал от боярина Ерёмы, княгине Анастасии. Та обрадовалась — может, услышал Бог её молитву и не покинет Любомир Владимир. А вслух великая княгиня поддержала:
— Молод Юрий, чтоб тебе, Андрей Александрович, в Орде противостоять. Ты, чать, у хана Тохты в чести.
— И то так, княгинюшка, голубица моя.
Поморщилась Анастасия. Голубицей зовёт её и Любомир, то ей сладко, но слышать такое от постылого князя!
— Не голубица я, великий князь, не зови меня именем этим, голубица голубят высиживает, мне же такого не дано.
Насупил кустистые брови князь Андрей, больно, ох как больно ударила его Анастасия. Он ли, она ль виновата, кто ведает, отчего нет у Анастасии детей? Обнял её, но княгиня отступила.
— Будто чужд я те? — сказал с горечью.
Но в ответ ни слова.
— Ох, Анастасия, кабы не любил тебя...
Анастасия насмешливо обронила:
— Того мало, в соку берёзка!..
Уходил от княгини с горечью на сердце и не мог понять — злость ли его гложет, тревогу ли какую посеяла в его душе Анастасия? Встречному отроку бросил резко:
— Вели коня седлать!
Учуяв княжий гнев, отрок метнулся, а Андрей Александрович, накинув на плечи корзно, вышел на высокое крыльцо, посмотрел на Клязьму. Она уже вскрылась и несла остатки льда, коряги и всё, что подхватывала с берегов.
Ворота Детинца распахнуты; опираясь на копья, стояла в проёме стража, в стёганых тёплых кафтанах и войлочных колпаках, с пристёгнутыми на боку мечами. Перегнувшись, осматривал даль караульный гридин. Князю видна только его спина, и он не понял, кто это из дружинников. От причала отплыл вёрткий чёлн, какой-то владимирский рыболов вышел на лов. В Кузнечной слободе звенели молоты. Отрок подвёл коня, но великий князь уже передумал ехать, вернулся в хоромы, позвал Ерёму:
— Выведывай, боярин, чего ещё Даниил выкинет. Эвон, с Дмитрием сообща тягались, а ныне московский князёк шубу вывернул.