Даниил Московский
Шрифт:
— Ты внук князя, любимца ханов Батыя и Берке, — заговорил Тохта, и голос у него тихий, с хрипотцой. — И ты ищешь у меня защиты. Я дал ярлык на великое княжение сыну Невского, конязю Андрею, но чем не угоден конязь Андрей конязю Даниилу?
— Мы все, великий хан, твои данники.
Губы Тохты искривились в улыбке. Он кивнул, а Юрий продолжал:
— Москва совсем малый и бедный удел, но великий князь Андрей ненасытен, он норовит отобрать у княжества Московского даже то малое, чем оно владеет.
Тохта нахмурился:
— Мне о том известно, и не для
Тохта слегка повёл ладошкой, и этот жест означал, что Юрий свободен. Княжич поднялся с колен и, пятясь, продолжая кланяться, покинул зал.
При впадении Твери в Волгу много лет назад срубили новгородцы городок и нарекли его по имени реки Тверью. Входила Тверь в состав Переяславского княжества, но вскоре город вырос, окреп и стал самостоятельным княжеством, а удобное положение на торговом пути сделало Тверь богатым городом.
В посадах тверских укреплений селился мастеровой люд. Особенную славу Твери составляли каменщики-строители.
В лето тысяча триста первое приехал в Тверь князь Даниил Александрович и был любезно принят братом своим двоюродным, князем Михаилом Ярославичем.
В ту пору ещё не наблюдались распри между Тверью и Москвой, оба князя опасались великого князя Андрея, алчности его неуёмной. И речь вели московский и тверской князья о том, как совместно противостоять ему.
Михаил Ярославич говорил:
— Князь Андрей опасен коварством. По всему известно, он Орду на Русь наводит, а те грабежом промышляют.
— Я Юрия в Орду направил, авось Тохта от Андрея отвернётся.
— Не думаю, у великого князя в Орде немало доброхотов. Однако согласен, брате Даниил, надобно Андрею Александровичу сообща противостоять; коль он пойдёт на Москву либо на Переяславль, перекроем ему дорогу нашими дружинами. Нам бы раньше, когда он против Дмитрия Александровича злоумышлял, единиться.
Даниил головой покрутил:
— Обманулся я, брате Михайло. Ужли мог помыслить, что за Дмитрием на других князей замахнётся Андрей.
— И то так. Дмитрия в смертных грехах обвинял, нас против великого князя настроил, овцой прикидывался, а обернулся серым волком.
Даниил вздохнул:
— Ноне, казнись не казнись, а нам друг за дружку горой стоять.
— Когда Юрий из Орды воротится, гонца пришли.
— Незамедлительно. Я сам сына жду не дождусь.
— Чую, великий князь первым делом на княжество Переяславское замахнётся, ан не дозволим ему разбойничать...
Держали князья ряду один на один, а как солнце коснулось дальнего леса и начало темнеть в гриднице, холопы зажгли факелы, позвали бояр. На длинные столы выставили еду: мясо варёное и жареное на дощатых подносах, рыбу всякую, окорока копчёные, пироги подовые с грибами и ягодами, мёд хмельной и пиво. Шумели бояре, славя своих князей, а первым кубком помянули Александра Ярославича Невского и тверского князя Ярослава Ярославича, жизнью своей прославивших землю Русскую.
С отъездом Олексы опустел Дарьин домик. Только теперь поняла она, что не гостем хотела бы видеть гридня, а хозяином. Часто вспоминала, как, являясь, Олекса вешал на колок, вбитый в стену, кафтан и шапку, сразу же находил своим рукам дело: то забор поправит, то навес над сенями смастерит, а то и дров наколет. И всё у него так ловко получалось.
Дарья дни считала, когда Олекса вернётся, и по всему получалось, коли всё добром будет, ждать надо к концу лета.
А Москва жила прежней жизнью. Начало дню возвещал колокольный звон с деревянного храма Успения, что в Кремле, рядом с княжьими палатами. При ударах колоколов с криком срывались со звонницы стаи воронья. Пробуждался мастеровой люд, затихали голоса гридней на стенах, распахивались городские ворота, у колодцев собирались бабы с бадейками, на буйной траве под заборами паслись козы.
По воскресеньям в торговые ряды сходился народ, открывали свои лавки ремесленники и гости торговые, съезжались смерды из подмосковных деревень, голосисто зазывали пирожницы и сбитенщики. Появлялась на торгу Дарья с берестяным коробом, полным румяных пирогов. Торгуя, поглядывала, не видать ли её Олексы. А вдруг да объявится, скажет: «Угости, Дарьюшка, пирогом...»
Она улыбалась, представляя, как встретит гридня словами, что согласна быть его женой.
Под самое утро на Владимирском посаде разразился пожар. А перед тем бездождевая гроза стреляла молниями, перерезая устрашающе чёрную темень.
Княгиня Анастасия испуганно ёжилась при громовых раскатах, закрывала глаза при ярких вспышках.
В палатах не спали, бегали, суетились, а когда загорелся посад, тушить его кинулись все гридни и холопы. От Клязьмы тягали воду бадейками, заливали огонь, а чтоб не перескакивал с избы на избу, по брёвнышку раскатывали все строения. Только к полудню, когда выгорело полпосада, пожар загасили.
В ту ночь княгиня вдруг почувствовала под своим сердцем ребёнка. Обрадовалась и испугалась Анастасия, убеждена — это Любомира дитя, плод её греховной любви. Ан догадается о том князь Андрей? Однако успокоилась. Откуда князю известно о её тайной любви с Любомиром, не станет же она сама рассказывать? Пусть князь Андрей радуется: у него будет наследник.
Но Анастасия не станет скрывать от Любомира, он должен знать, чьего ребёнка она носит. Княгиня надеялась, что тайну отцовства Любомир пронесёт через всю жизнь, оберегая честь её, Анастасии. А как станет гордиться великий князь, ожидая рождения ребёнка!
Утром вернулся князь Андрей Александрович с пожарища, у крыльца скинул рубаху, долго смывал сажу с лица и рук, а когда в гридницу вступил, первой Анастасия попалась. И была она так удивительно красива и величественна, что великий князь даже поразился. Такой он её никогда и не видел. Остановился, посмотрел на неё с восхищением, и невдомёк ему, что произошло с княгиней.