Даниил Московский
Шрифт:
— Уйдёт князь Константин в степь, к Ногаю, явится сызнова с ещё большим войском...
Пригнувшись к гриве, вырвался Олекса наперёд. В бою он был в самой гуще, и, может, посекли бы его татары, да не раз спасала лёгкая сабля, успевал уворачиваться.
Со времён Александра Невского многие князья отказались от мечей и вооружили дружины татарскими саблями...
Сильный конь, хоть и подуставший, легко нёс гридня. Под копытами мелькала земля. По ту и другую сторону редкие перелески, кустарники, овраги. Скоро начнётся степь,
Торопит Стодол дружинников. А гридни и сами чуют, приустанут кони — из этакой сечи да вдогон...
Рязанцев увидели неожиданно. Они передыхали, не ожидая преследования. Не успели коней взнуздать, как московская дружина налетела...
— Князь Константин! — закричал Стодол. — Не будем рубиться, не прольём крови, аль мы не русичи? Князь наш хочет тебя на Москве видеть!
— В плен берёшь, воевода?
— То как разумеешь, однако жизнь тебе и гридням твоим обещаю...
Безлунная ночь. Тишина на Москве, только перекликается на стенах стража да лениво перебрёхиваются на посаде псы.
Не спится Даниилу Александровичу, задумчиво идёт он по Кремлю, и мысли его о рязанском князе, которого он вот уже месяц держит в темнице.
Вчера гонец привёз из Твери письмо князя Михаилы. Пишет тверской князь: доколь ты, Даниил Александрович, будешь таить Константина Романовича? К чему глумишься? Коломной овладел, и ладно...
Даниил, однако, опасается отпустить — освободит рязанского князя, а он к Ногаю кинется, и тот его пригреет, воинов своих даст, и хватит ли тогда у Москвы сил отбиться?
Сам того не замечая, оказался у темницы — бревенчатого сруба с дубовыми дверями, на которых навешен тяжёлый замок.
Караульный узрил князя.
— Не уснул, страж? — спросил Даниил.
— Как можно, княже.
— Олекса, кажись?
— Я самый, князь.
— Доволен ли службой, гридин?
— Уж куда как.
— И добре, стереги пленного в оба.
— Аль отсюда побежишь?
Промолчал Даниил Александрович, ушёл, оставив Олексу размышлять о предвзятостях судьбы. Вот хотя бы Константин Романович. Княжил в Рязани, владел городами и землями, а ныне в темнице томится. Видать, истину сказывал старый гусляр: «Жизнь, Олекса, ровно поле в оврагах и рытвинах, того и гляди, ногу сломишь...»
Князь Даниил спрашивал, доволен ли Олекса службой княжеской. А что отвечать? Сыт Олекса, одет, по миру не скитается с сумой... А ещё Дарью повстречал... Тепло сделалось на душе у гридня, и не будь он караульным, так бы и пустился в пляс...
А князь Даниил Александрович поднялся по ступеням крыльца, поглядел на небо, затянутое тучами. Ни просвета, хотя бы где дыра открылась, звезда показалась.
В опочивальне, разоблачаясь, решил поутру призвать князя Константина, попытаться уговориться с ним по-доброму.
Побив на Оке не одну сотню татар, Даниил Александрович понимал — за это придётся ответ нести. Позовёт его Тохта и как оправдаться? Московский князь готов был и смерть принять, сыну Юрию наказы давал. Однако теплилась надежда, что те татарские воины были из орды злейшего врага Тохты — Ногая. Близилась осень. Молчит Сарай. Может, хан не обратил внимания, что князь Даниил прирезал к своему княжеству Коломну?
Со временем улеглись страхи, и теперь уже Даниил Александрович поверил — Тохта не придал значения своеволию московского князя и не разорит его княжество.
Они сидели в трапезной друг против друга и, хоть стол едой уставлен, к пище не прикасались.
Утром рязанскому князю баню истопили. Он попарился, грязь, какую собрал в темнице, смыл и теперь настороженно слушал, о чём говорил его недруг Даниил:
— Ты, князь Константин, не гляди на меня волком. Я, может, для тебя и серый, но меня жизнь принудила. Коломна-то город земли московской.
— Московской? — взбеленился рязанец. — С каких пор? Говори, Даниил, да не завирайся. Отколь Коломне княжества Московского быть?
— Аль отец мой, Александр Ярославич, не владел ею?
— Нет, не припомню такого!
— Не желаешь вспомнить, так твоё право. А была, была!..
— Ты, князь Даниил, байки для других побереги.
— Ко всему, князь Константин Романович, Коломна у Москвы под боком. Ты же, поди, не забыл, как меня мальцом в Москве князем посадили. Княжество малое, нищее, и городов нет. Ты же землёй рязанской завладел, одних городов у тя пять, не мене. Ужли умалится княжество Рязанское, коли на нищету мою Коломну выделишь?
— Те, Даниил, Коломну, Андрею — Муром... Вы, братья, звери хищные, ненасытные.
Даниил глаза прикрыл:
— Попусту злобствуешь, Константин Романович. Коломна была рязанской, ныне московская, а ты у меня в плену, и я волен в жизни твоей и смерти.
— Не стращай!
— Я не стращаю, сказываю как есть.
— Чего хочешь?
— Ряду подпишем.
— О чём?
— Коломну за Москвой признай.
— С ножом ко мне, ровно тать!
— Не суди строго. Была бы твоя сила на Оке, ты бы с Ордой Москву разорил.
— Орда, уходя, Пронск пожгла.
— Ты татар сам навёл. Давай миром ряду подпишем, и отпущу тебя в Рязань.
— А не подпишу?
— Ох, князь Константин, не пытай меня.
— Видит Бог, душегубствуешь.
— То суди как хочешь.
— Жизнь нас рассудит.
— Как знать. Так как, Константин Романович, станем писать ряду?
— Зови бояр. Седни быть по-твоему.
Мало прожил Олекса, да много повидал, иному и на две жизни достанет. С дедом-гусляром странствовал, гриднем стал, копыта его коня топтали дороги от Москвы до Твери, Переяславля, теперь в Рязань послал его князь Даниил, сопровождать рязанского князя.