Данте в русской культуре
Шрифт:
Глава 12. От аргонавта к «Рыцарю Бедному» (Эволюция Эллиса Sub specie Dante)
Предлагаемая глава ни в коей мере не претендует на обстоятельный разговор о видном теоретике и критике русского символизма, активном переводчике и поэте – Эллисе, Л. Л. Кобылинском (1879–1947). Собственно, это всего лишь заметки к теме «Данте и Эллис», ибо фигура Эллиса – одна из самых необъясненных. Ввиду различных причин он и для отечественного, и для зарубежного литературоведения оказался своего рода маргинальной личностью [727] , хотя в живой истории русского символизма слыл крупнейшим организатором движения и одним из его идеологов. Понятие «эволюция» применительно к Эллису достаточно условное. Еще в 1911 г. Э. К. Метнер писал об Эллисе, что «он раб, католик, догматик и т. д. не по эволюционному капризу сменяющихся воззрений, а по психологии своей; и в Марксе, и в Данте, и в Вагнере (которого он лжеистолковывает), в Штейнере он искал и ищет только Папу, которому надо поцеловать туфлю» [728] . Между тем если не эволюцию, то ее подобие отмечал у Эллиса Андрей Белый: «Эллис, натура люциферическая, всю жизнь несся единым махом; и всегда – перемахивал… его первый „МАХ“: с гимназической скамьи к Карлу Марксу: отдавшись изучению „КАПИТАЛА“, он привязывал себя по ночам к креслу, чтобы не упасть в стол от переутомления; в результате: „УМАХ“: к… Бодлэру и символизму, в котором „ЕДИНЫМ МАХОМ“ хотел он выявить разделение жизни на „ПАДАЛЬ“ и на „НЕБЕСНУЮ РОЗУ“, так в Бодлэре совершился „УМАХ“:
727
Это замечание не умаляет значение таких авторитетных работ, как: Гречишкин С. С., Лавров A. B. Эллис – поэт-символист, теоретик и критик (1900–1910-е годы) // Герценовские чтения. Л.: ЛГПИ, 1972. Вып. ГХ. С. 59–62.; Лавров A. B. Брюсов и Эллис // Брюсовские чтения. 1973. Ереван: Советакан грох, 1976. С. 21 и др. исследователей, чей поиск продолжен в настоящей главе.
728
В. И. Иванов и Э. К. Метнер. Переписка из двух миров / Вступ. ст. и публ. В. Сапова// Вопросы литературы. 1994. № 11. С. 338..
729
Белый А. Воспоминания о Штейнере. P.: La Presse libre, 1982. С. 49.
730
Стихотворение Эллиса «Арго» активно формировало мифологию аргонавтов:
В волнах солнечный щит отражается,Вечно плыть мы устали давно;На ходу быстрый Арго качаетсяТо Борей гонит наше судно.В волнах солнечный щит отражается…Чьи-то слезы смочили канаты упругие…Стонет ветер… Безмолвно столпилась на палубеАргонавтов печальных семья…Стонет ветер, нет отзыва горестной жалобе…«Где вы, где вы, иные края?»Нет ответа их горестной, горестной жалобе…Что? Стоим? То Нептун своей дланью могучеюДержит зыбкое наше судно…Словно тогою, небо закуталось тучею,Солнца щит погрузился на дно.Взор слезою наполнился жгучею…Где же ты, золотое руно?731
Эллис. Дневник. 1905 г., лето // РО РГБ. Ф. 167. Карт. 10. ед. хр.: Л. 31.
Насколько сокровенен интерес молодого Эллиса к Данте, свидетельствует и другая запись: «Все… все отравлено, решительно все. Что касается женщин, я не могу даже говорить с ними. Почему? Потому что лишь дело доходит до „святая святых“, я чувствую их ироническое удивление – их непонимание. Есть ли у них души?! Прав был Бодлэр, отдававший предпочтение публичным женщинам перед всеми другими! Но я не способен понять даже этих „женщин“, ибо образ Беатриче неизгладим в моей душе» [732] .
732
Там же. Л. 18 (об.).
Через несколько дней размышления о любви вновь рождают ассоциацию о Данте. «Классификация видов любви, – записывает в дневник Эллис, – по их степени терпимости и желательности:
1) платоническая любовь (Данте): миг-вечность;
2) вечная, единая, свободная любовь (хотя и соединенная с обладанием). Она основывается на полном органическом и психическом слиянии, надвуединстве… (шекспировская любовь);
3) мгновенная любовь (Дон Жуан). Она допустима лишь при озарении поэзией, искреннем увлечении до самозабвения…
4) брак, или проституция оптом;
5) проституция, или продажа тела, а как результат, гибель человека» [733] .
В дневниковых записях лета 1905 г., коль речь идет о поэтах, Данте всегда в фаворе. «Кальдерон, – заявляет Эллис, – гораздо скучнее, чем я думал! Ужасно для него также и то обстоятельство, что он напоминает (хотя и мало) Данте. Этого нельзя ему простить» [734] .
После Данте ближе других Эллису – Бодлер, он исповедуется: «Для меня была 2 раза дилемма – или остаться разбитым и даже забитым, или пробиться к ЦЕЛЬНОСТИ ДУХА через демонизм» [735] . Далее Эллис пишет: «Внешний мир мне чужд давно, я много раз пытался проникнуть в него… Всякий раз, оскорбленный им, вбирался в раковину индивидуализма, эту чудесную, перламутровую, с пурпуром крови внутри… Истинный человек, – продолжает он, – тот, кто стремится превратить все чувства в страсти, все мысли – в идеи, и все слова – в стрелы!.. Он может быть склонен лишь к подвигам и преступлениям… он может только обожать и презирать, убивать и воскрешать, сгорать и сжигать… Он будет творить также свободно, как мы дышим воздухом! Этот человек может любить жизнь только моментом. От момента до момента – черный сплин, истерзанность… Путь к Нему – через безумие» [736] .
733
Эллис. Дневник. 1905 г., лето // РО РГБ. Ф. 167. Карт. 10. ед. хр.: Л. 23–23 (об.), 24.
734
Там же. Л. 15 (об.).
735
Там же. Л. 6.
736
Там же. Л. 3, 4.
Для Эллиса-аргонавта цельность духа – «золотое руно». В середине 1900-х годов оно еще ассоциируется как с Бодлером, так и с Данте, но уже в 1906 г. предпочтение отдается Средневековью. В первом литературно-философском сборнике аргонавтов «Свободная совесть» Эллис публикует статью «Венец Данте». Изобличая в современной культуре «раздор между красотой, нравственностью и познанием», он пишет: «…наша беспокойная мысль, наше больное сердце прежде всего и охотнее всего устремляются к тем эпохам, к тем творцам, которые отмечены цельностью… Между ними первый – Данте» [737] . В той же статье Эллис заявлял: «Когда душа ослепла от слез, ей дано видеть небо; когда тело сожжено пламенем чистилища, оно получает способность возноситься; когда спина сломлена под тяжестью камней священной горы, за нею распустятся крылья ангела; когда очи истомились от пристального созерцания всех ужасов плоти, казнимой адом, они получат дар прозревать то, что не ограничено воплощением, – и тогда из проклятия и ужаса родится чистый трепет молитвы. Вот то, чему учит нас Данте в „Божественной комедии“» [738] . Этот пассаж словно отсылает к дневнику, в котором Эллис писал: «Я понял красоту страдания и всякую другую считаю пошлостью» [739] .
737
Эллис. Венец Данте // Свободная совесть. Лит. – философ. сб. М., 1906. Кн. 1. С. ПО.
738
Эллис. Венец Данте // Свободная совесть. Лит. – философ. сб. М., 1906. Кн. 1. С. 125.
739
РО РГБ. Ф. 167. Карт. 10. Ед. хр. 6. Л. 5 (об.).
В «Свободной совести» Эллис опубликовал не только «Венец Данте», но и несколько переводов из «Комедии» – «Чистилища» и «Рая». Раньше переводы из «Ада» были напечатаны в «Русской мысли» и книге стихов 1904 г. – «Иммортели». Эллис считал, что «один Данте умел сочетать глубокий скептический взгляд на сущность человеческой природы с бесконечным стремлением к Небу, подобно тому, как никто из поэтов до него и после него не достиг равного ему совершенства в сочетании верховных идеалов Красоты и Добра, поэзии и мистики, никто не сумел так избежать двух крайностей, одинаково гибельных – красоты формы, красоты, не признающей ничего, ни выше, ни даже рядом с собою (Бодлэр, Уайльд), – и отвлеченного сухого морализирования…» [740] В этой характеристике достоинств дантовской поэзии эстетизм и демонизм уже явно уступили место иным ценностям, хотя еще недавно Эллис записывал в дневник: «Я отравлен всеми ядами. Социализм, анализ и научный и философский, 2 раза пытка любви, эстетизм, анархизм, реализм, мистицизм, Ф. Ницше – вот последовательная коллекция ядов.
740
Эллис. Венец Данте. С. 134.
Но солипсизм и Ш. Бодлэр – более других» [741] .
Вчера на страницах дневника Эллис завидовал участи Фаэтона и провозглашал: «…да здравствует разврат и Ш. Бодлэр!» [742] , а сегодня он видит «вечную заслугу» Данте в том, что, прославив Беатриче, поэт создал «высочайший идеал женственности и освятил самую ее идею» [743] . Эллис пишет: «…Беатриче не только воплощает в себе Красоту, Истину и Благо, – она соединяет их в высшее, неразрывное, живое единство. Таково глубокое символическое значение этого поэтического образа» [744] .
741
Эллис. Дневник. 1905 г., лето. Л. 9.
742
Там же. Л. 11.
743
Эллис. Венец Данте. С. 128.
744
Там же. С. 126.
Казалось бы, подобное восприятие Беатриче, «озаренной, – как говорилось в статье, – светом мистической зари» [745] , должно, безусловно, импонировать младшим символистам. Между тем в рецензии на сборник «Свободная совесть» А. Блок заметил: «Статья г. Эллиса о Данте была бы интересна, если бы прежде всего не прерывалась тщетными упражнениями в переводах из Данте и если бы сам г. Эллис не так часто впадал в истерику […]. Нервный мистицизм и „Вечная Женственность“ не имеют общего между собой. Смешение озарения и нервности ведет к пустоте» [746] .
745
Эллис. Венец Данте. С. 128.
746
Блок A. A. Собр. соч.: В 8 т. Т 5. М.; Л.: Гослитиздат, 1962. С. 610.
Суть претензий Блока обнаруживается в контексте его рассуждений о несоответствии большинства опубликованных в сборнике статей его предисловию, где участники издания заявляли: «Вместе с Вл. Соловьёвым мы полагаем, что христианская истина, не отрекаясь от себя, может воспользоваться всеми произведениями ума, может сочетать веру религиозную со свободною философскою мыслью…» [747] Реагируя на это заявление, Блок писал, что, провозглашая Вл. Соловьёва своим единомышленником и учителем, авторам сборника следовало бы понять, что Соловьёв никогда не был «оранжерейным мистиком», что «завещано развитие, а не топтание на месте» и что «мистическая косность» более ужасна, чем косность какого-нибудь позитивиста [748] .
747
Цит: Указ. соч. С. 606.
748
Там же. С. 608–609.
В переписке Эллиса с Блоком, начавшейся в начале 1907 г., несовместимость религиозного самоопределения того и другого – от чего и зависело их восприятие образа Беатриче – выявилось еще более конкретно. «Ваша Прекрасная Дама, – писал Эллис Блоку, – для меня, если и не Beata Beatrix, то Матильда из „Чистилища“ Данте, которая погружает его в Лету, заставляя забыть все земное, и уготовляя его душу и тело для видения Беатриче! В Ваших стихах о Прекрасной Даме – есть нечто истинно СРЕДНЕВЕКОВОЕ…» [749] В этой характеристике блоковского образа, в этом отзыве «мистическая косность» Эллиса, его «топтанье на месте» становятся очевидными. «Может ли современная душа молиться образам средневековья?.. – спрашивал он в письме к Блоку. – Да!» [750] Между тем Прекрасная Дама никогда не была средневековой иконой, способной инициировать «нервный мистицизм», но – интуицией, ставшей основанием «мистической философии» Блока [751] . Она «легко и чудесно» – скажем словами самого поэта – совмещала в себе «религиозное прозрение» и «здравый смысл» [752] . Блок писал: «Когда родное сталкивается в веках, всегда происходит мистическое… „Здесь тайна есть“, ибо истинно родное сошлось в веках и, как тучи сошедшиеся, произвело молнию» [753] . Этой молнией и была Прекрасная Дама.
749
Письма Эллиса к Блоку (1907) / Вступ. ст. публ. и коммент. A. B. Лаврова // Литературное наследство. М.: Наука, 1981. Т. 92. Кн. 2. С. 283.
750
Там же.
751
Блок A. A. Указ. соч. Т 7. С. 48.
752
Блок A. A. Указ. соч. Т 5. С. 609.
753
Блок A. A. Записные книжки. 1901–1920. М.: Худож. лит-ра, 1965. С. 21–22.