Данте в русской культуре
Шрифт:
Отождествив Прекрасную Даму с Беатриче или Матильдой из Земного Рая, Эллис тем самым засвидетельствовал неадекватное восприятие основной мифологемы блоковской поэзии, ибо Беатриче мыслилась им «невоплощенной красотой», и ее лик, как писал он, «является лишь среди звезд, когда земля вовсе невидима, когда смертные очи слепнут и все мгновенно, как СНОВИДЕНИЕ» [754] . Подобные представления шли вразрез с утверждением самого Блока, что Прекрасная Дама «ПОТЕНЦИАЛЬНО воплощена в НАРОДЕ и ОБЩЕСТВЕ» и что «Мысль о Ней ВСЕГДА носит в себе зерно мысли о Конце. Значит, – говорил Блок, – если лицо носит ее печать, оно преобразует нечто» [755] . Иными словами, Прекрасная Дама поэта – залог пресуществления земной жизни. Он писал:
754
Письма Эллиса к Блоку (1907). С. 282. См. на эту тему: Глуховская Е. А. Лики Вечной Женственности в творчестве Эллиса // Студенческая наука. Ч. 2. Смоленск: СмГПУ, 2008. С. 6–9
755
Александр Блоки Андрей Белый. Переписка. М.: Гослитмузей, 1940. С. 35.
Переписка Эллиса с Блоком совпала с началом шумного размежевания в среде символистов. По словам Андрея Белого, причиной был спор, «что есть искусство, религия, мистика и т. д.» [757] Он вспыхнул, писал Г. Чулков, когда «символизм, окрашенный в цвет философского идеализма, стал эволюционировать в сторону… „мистического реализма“… Новые поэтические переживания породили и новую теорию поэзии», и Вяч. Иванов провозгласил «принципом новой поэзии принцип мифотворчества» [758] .
756
Блок A. A. Собр. соч. Т 1. С. 244.
757
Александр Блок и Андрей Белый. Переписка. С. 195. Для самого Андрея Белого «мистика – переживание себя в Боге». – Белый Андрей. Рудольф Штейнер и Гёте в мировоззрении современности. М.: Духовное знание, 1917. С. 168.
758
Александр Блоки Андрей Белый. Переписка. С. 199.
«Мистические реалисты», усмотревшие в мифотворчестве путь к «соборному символизму» (по терминологии М. Гофмана) и сгруппировавшиеся вокруг журнала «Золотое Руно», вызвали негодование сторонников «чистого символизма», какими считали себя В. Брюсов и «мистические идеалисты» Эллис, С. Соловьёв, Андрей Белый. «Соборный индивидуализм» петербуржцев, сотрудничавших в «Золотом Руне», они расценили как «трагедию индивидуализма» (А. Белый), как профанацию того, что «еще очень смутно и ценно в душе» [759] и что ни в коей мере не может быть достоянием какого бы то ни было духа общественности. В результате брюсовские «Весы» начали длительную осаду «новой теории» символизма [760] .
759
Там же.
760
См. об этом: Русская литература и журналистика начала XX века. 1905–1917. М.: Наука, 1984. С. 65–136.
В первых рядах осаждающих были Андрей Белый и Эллис. Одним из главных пунктов расхождения между «москвичами» и «петербургскими литераторами», «ортодоксами» и «еретиками», они полагали принцип творчества «a realibus ad realiora» (лат. «от реального к высшей реальности»), сформулированный лидером «мистических реалистов» Вяч. Ивановым, который трактовал свою формулу как «движение от видимой реальности и через нее к более реальной реальности тех же вещей, внутренней и сокровеннейшей» [761] . Ни Белый, ни Эллис не отвергали формулы Иванова, Белый даже утверждал, что приоритет в ее обнародовании принадлежит, собственно, ему [762] , но оба оспаривали ее истолкование, т. е. понимание «высшей реальности», которая была целью и сутью символического искусства. В этом споре Данте вновь оказался на пересечении мнений. В рецензии на книгу Иванова «По звездам» Эллис писал: «Мы вполне присоединяемся к лозунгу В. Иванова „a realibus ad realiora“, но, ритмически восходя по ступеням, ведущим к несказанному ens realissimum (лат. „реальнейшее сущее“. – A.A.), мы сознаем, что с каждой новой ступенью мы ближе и ближе к царству действительно-сущих (по Иванову, „реальных“), бессмертных образов и идей и все дальше и дальше от чувственно-эмпирической реальности, что наше восхождение есть не искажение физически данного, низшего мира, а раскрытие в нем доселе незримых аспектов и планов; говоря языком теософии, наше восхождение есть переход от низшего физического идеала к астральному и ментальному, на котором созерцание подлежит уже иным законам и на котором все прежние „реальности“ окажутся „призраками“. Путь же этого восхождения бесконечен.
761
Иванов Вяч. По звездам. Пб., 1909. С. 305.
762
См.: Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма: В 2 т. Т. 1. М.: Искусство, 1994. С. 289.
„Рай“ Данте и конец „Фауста“ (II части) – лучшее, – продолжал Эллис, – что есть в мировой мистической поэзии – является художественно-символическим изображением именно этого восхождения „a realibus ad realiora“, но… у Данте и у Гёте это восхождение вместе с тем есть и универсальная метаморфоза всего сущего, т. е. именно преобразование, а не подражание» [763] .
Pendant оппонентам Вяч. Иванов заявлял: «…реалистический символизм – откровение того, что художник как реальность видит в кристалле низшей реальности» [764] .
763
Весы. 1909. № 8. С. 59.
764
Иванов Вяч. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. С. 199.
В отличие от Эллиса Иванов был далек от мысли искать связи Данте с теософией. Более того, он считал средневекового поэта «вещим певцом эпохи ознаменовательной», иными словами, истинным мифотворцем, который именно поэтому и желал видеть «Божественную комедию» истолкованной в четырех смыслах, «разоблачающих единую реальную тайну» [765] . С точки зрения Иванова, это означало, что realiora существовало для Данте не в субъективно-идеалистическом, как полагал Эллис, а в объективно-мистическом плане.
765
Там же. Родное и вселенское. С. 152, 148.
Впрочем, в новой книге стихов «Stigmata» Эллиса занимал уже иной аспект творчества флорентийца. В предисловии к ней он, почти как Г. Чулков, провозглашал поворот поэзии «от эстетического иллюзионизма к мистицизму», точнее «к христианству», что, по его мнению, должно неизбежно привести современных поэтов «в интимную связь со священной символикой католицизма, над которой склоняется светлая тень величайшего из поэтов с его потрясающим благословением, тень Данте» [766] .
766
Эллис. Stigmata. M.: Мусагет, 1911. Вместо предисловия (без пагинации).
Декларация Эллиса подкреплялась его многочисленными обращениями к католической символике, очевидными уже и при знакомстве с оглавлением книги. Здесь значились стихотворения «Dies Irae», «Rosa mistica», «Maris Stella» и др., свидетельствующие о латинизированном религиозном кредо поэта. Еще до выхода «Stigmata» в свет, в 1909 г., А. Белый писал: «Эллис с латинизацией символизма мне чужд; я стою на позиции „русского“ символизма, имеющего более широкие задания: связаться с народной культурой без утраты западного критицизма (…) И всецело отдаюсь своим интимнейшим переживаниям, чтению эсотерической литературы, мечтам об „ордене“, встречам с Минцловой, приходящей к нам со словами о братстве Розы и Креста (…) По-новому поднимаются во мне думы всей жизни (…) заря потухла в нас за неимением руководства на путях духовного знания» [767] .
767
Белый А. Почему я стал символистом // Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С. 449, 450.
Трехчастная композиция книги Эллиса, педалированная эпиграфами, терцинами из всех трех кантик «Комедии», несла на себе печать трихотомии «священной поэмы», о которой в стихотворении «Черный рыцарь» автор писал:
Я Крест ношу в груди, я сердце Розой сжег!В моей душе звучат рыдания терцинаТого, Кто сердце сжег, отринув мир земной,и Кто, молясь, облек бесплотной красотойбессмертные листы «Commedia Divina»! [768]768
Эллис. Stigmata. M.: Мусагет, 1911. С. 69.
В «Черном рыцаре» [769] , как и во всей книге, несомненно, запечатлелся эпизод духовной биографии Эллиса, когда он особенно настойчиво культивировал в себе начала, отмеченные стилем dantesque. Подобный пафос самовоспитания различается и в стихах «Беатриче», где монолог героини сопровождается не только повелительными, но и дидактическими обертонами, больше ориентированными на лирическое «я» автора, чем героя «дантеиды»:
Благоволила Дама разомкнутьсвои уста, исполнена покоя:Я – совершенство и единый путь!Предайся мне, приложится другое,как духу, что парит в свободном сне,тебе подвластно станет все земное, –ты станешь улыбаться на огне!..Мои благоухающие слезыНе иссякают вечно, и на мнеБлаговоленья Mater Doloros'bi.Люби, и станет пламя вкруг цвестиПод знаменьем Креста и Белой Розы.Но все другие гибельны пути!.. [770]769
Рыцари-розенкрейцеры облачались в черные короткие далматики.
770
Эллис. Stigmata. M.: Мусагет, 1911. С. 172. Здесь Amor – высший Эрос, когда душа устремлена к светоносному союзу, за границу той любви, которая возможна в этой жизни. – См. об этом: Ружмон Д. де. Любовь и Запад (главы из книги). Куртуазная любовь: трубадуры и катары // НЛО. 1999. № 3 (31). С. 52.