Данте в русской культуре
Шрифт:
Выступая в 1870 г. с лекцией «О методе и задачах истории литературы как науки», тридцатидвухлетний ученый заявлял, что сравнительный метод «…вовсе не новый (…) он есть только развитие исторического, тот же исторический метод, только учащенный, повторенный в параллельных рядах, в видах достижения возможно полного обобщения. Я говорю в настоящем случае, – уточнял Веселовский, – о его приложении к фактам исторической и общественной жизни […] Сообразно с этим, мы ограничиваем или расширяем наше понятие о причинности; каждый новый параллельный ряд может привести с собою новое изменение понятия; чем более таких проверочных повторений, тем более вероятия, что полученное обобщение подойдет к точности закона» [864] . Так мысль Веселовского дистанцировалась от метафизики Озанама, искавшего в длинном ряде легенд и поверий, предшествующих «Божественной комедии», не проявление объективного закона, о котором Веселовский писал: «…поэтродится, но материалы и настроение его поэзии приготовила группа. В этом смысле можно сказать, что петраркизм древнее Петрарки» [865] , а «свидетельство об одной постоянной заботе человеческой мысли» [866] .
864
Веселовский А. Н. О методе и задачах истории литературы как науки // Веселовский А. Н. Историческая поэтика. С. 47.
865
Веселовский А. Н. Три главы из исторической поэтики (1899) // Веселовский А. Н. Историческая поэтика. С. 273.
866
Цит. по: Тургенев А. И. Хроника русского. Дневники (1825–1826 г.). М.; Л.: Наука, 1964. С. 253.
Голенищев-Кутузов, отмечая через сто лет после статьи Веселовского удивительную эрудицию русского ученого, все же полагал, что ему было свойственно «предвзятое и обуженное восприятие Данте», заключавшееся в том, что Веселовский «не смог преодолеть узости и ограниченности историко-позитивистской школы» [867] . Но эта школа во времена Веселовского была естественным этапом эволюции гуманитарной науки, закономерным явлением, противостоящим широко распространенному любительству. В 1949 г. в ретроспективном обзоре итальянской дантологии Л. Руссо писал, что писатели и ученые еще в первой половине XIX века были скорее энтузиастами, чем систематическими научными работниками [868] . Подобная ситуация наблюдалась и в других сферах гуманитарного знания. Обращая на нее внимание, французский историк искусства Ж. Базен замечал, что лишь «Дидро положил конец возникшему в XVII веке в Италии противоречию между знатоками и профессионалами, которое стало на Апеннинах предметом бесконечных академических дискуссий» [869] .
867
Голенищев-Кутузов H. H. Творчество Данте и мировая культура. С. 476.
868
Russo L. La nuova critica dantesca del Foscolo e del Mazzini // Цит. по: Голенищев-Кутузов H. H. Творчество Данте и мировая культура. С. 371.
869
Базен Ж. История истории искусств от Вазари до наших дней // Пер. с фр. М.: Прогресс. Культура, 1995. С. 86.
Внимание к фактам, научная выверенность суждений, присущая уже раним работам Веселовского, были насущной необходимостью дантологической критики, которая только-только овладевала научными методами. Знаменательно, что Веселовский, даже не соглашаясь с отдельными положениями академических трудов Ф. Шлоссера, К. Витте, Г. Бланка, Дж. Джулиани, Л. Тонини, К. Фориеля, А. Д' Анконы, Ф. Замбони, а позднее – Э. Мура, подготовившего в 1894 г. полный итальянский и латинский критический текст произведений Данте, так называемый «Oxford Dante» [870] , отдавал им решительное предпочтение.
870
Tutte le op`ere di Dante Alighieri. Ed by Edvard Moore. Oxford: Stamperia dell' Universita, 1894.
Противопоставляя профессиональным исследованиям вдохновенные сочинения таких известных поклонников Данте, как Дж. Мадзини, Г. Россетти, В. Джоберти, Дж. Пасколи, Т. Карлейль, Дж. Ките, П. Б. Шелли, Э. Ару, Веселовский скептически отзывался об эрудированных толкователях поэта: «Если в XIII столетии Данте отразил в себе поэтическую космогонию средних веков католичества, то в XV его заставили отзываться на платонические прения флорентийских академий; в XVI он принужден был пойти в сравнение с Гомером […] Потом поочередно он становился еретиком, революционером, рьяным защитником единой Италии – всегда по требованию времени» [871] . Таким образом, писал Веселовский, «распространяя […] на прошлые века наши настоящие требования, наши гадания, мы поневоле делаемся солидарными с этим прошлым и заставляем его отвечать за нас…» [872]
871
Веселовский АН. Данте и символическая поэзия католичества // Веселовский АН. Собр. соч. Т. 3. С. 46–47.
872
Там же. С. 53.
О подмене научного подхода вкусовыми пристрастиями писал в наше время Д. С. Лихачёв: «Подходить к старому искусству других стран только с точки зрения современных эстетических норм, искать только то, что близко нам самим, – значит чрезвычайно обеднять эстетическое наследство» [873] . Эти слова не утратили своего значения и для современного дантоведения, в котором существуют эзотерические сочинения Р. Генона, комментарии гностического толка Ф. Гиберто и предшествующие им оккультные штудии Л. Валли о связях «тайного языка Данте» с мистической и одновременно политической сектой «Верных Любви» [874] . Требование научной доказательности было для Веселовского аксиомой.
873
Лихачёв Д. С. Поэтика древнерусской литературы. М.: Наука, 1979. С. 357.
874
Guiberteau Ph. Introduction: Dante et la suite de son itin'eraire spirituel selon le Canzoniere. Paris: Jose Corti, 1985. P. 1–10; Valu L. Il Linguaggio segreto di Dante e dei «Fede И d'Amore». Genova: I Dioscuri, 1988. Солидная монография Л. Валли (более 400 страниц), завершенная в 1928 г., была опубликована только через шестьдесят лет после ее завершения; Генон Р. Эзотеризм Данте // Философские науки. 1991. № 8. С. 129–171.
Подчеркивая эту особенность ученого, один из его биографов отмечал: «Будучи непримиримым противником всякого рода романтики и метафизики, Веселовский стремился пользоваться такими приемами выяснения литературной закономерности, какие диктуются методом „естественно-научным“ и на какие его уполномочивали литературные факты и явления массового характера» [875] . Эта характеристика вполне отвечает содержанию дантологических работ Веселовского, но не предполагает ни ограниченности, ни узости ученого. Он был восприимчив к нехарактерным для него самого гипотезам, если находил в них отражение ментальности изучаемой эпохи.
875
Якобсон Л. Александр Николаевич Веселовский // Лит. энциклопедия. М.: Комакадемия, 1930. Т 2. С. 196.
В самой обширной статье, посвященной Данте и символической поэзии, Веселовский с воодушевлением вводил своего читателя в проблематику новейших работ, в частности, книги опередившего свое время Ф. Переса [876] . «Как мы старались привязать идею „Божественной комедии“ к космогоническим идеям католичества, – писал Веселовский, – так он приводит ее в непосредственную связь с психологическими понятиями средневековых схоластиков <…> в душе человеческой они признавали две способности: рассудок (ragione) и разум (intelligenza possibile), обе потенциальные, существующие только в возможности, необходимо предполагающие участие деятельного начала, чтоб эта возможность перешла в действие. Фантазия, – продолжал комментировать Переса Веселовский, – является таким деятельным началом для рассудка; без участия деятельного разума (intelligenza attiva), безличного, мирового, единственного для всех, наш потенциальный разум никогда не возвысится до высоты созерцания (intelletto speculativo); только при постоянном единении с ним, с этим мировым разумом, мы достигаем того божественного, откровенного разума, который один делает человека совершенным, подобным Богу. К нему-то стремится Данте: его Беатриче не что иное, как такое блаженство непосредственного созерцания, приближающего нас к божеству, от которого его отдалила одно время ложная философская наука – эта другая дама его мыслей. Выражаясь языком схоластиков, Беатриче – это „intelligenza attiva, – цитирует Веселовский, – illuminatrice dell'intelletto possibile, che unendosi a quello si beatrice beata“ [877] .
876
Perez F. La Beatrice Svelata, preparazione all'intelligenza di tutte le op`ere di Dante Alighieri. Palermo: Stab. Tipografico di Franceso Lao, 1865. V. I.
877
Веселовский А. Н. Данте и символическая поэзия католичества // Веселовский А. Н. Собр. соч. Т 3. С. 109.
Столь же заинтересованной была реакция Веселовского на брошюру другого специалиста в области средневековой литературы А. Д'Анконы „La Beatrice di Dante“ (Pisa, 1865), хотя мнение молодого ученого расходилось с авторской трактовкой дантовского образа. „Беатриче „Божественной комедии“ – что это? – вопрошал Веселовский. – Земная ли женщина <…> или аллегория, символическое изображение науки богословия? Таким вопросом задавались многие и томили себя ненужными толкованиями. Кому ясен символический смысл «Божественной комедии», того неудовлетворит ни одно из них…» [878] . Беатриче, писал позже Веселовский, «…в одно и то же время и чувство, и идея, и воспоминание, и принцип, объединившиеся в одном образе» [879] . «…она одухотворилась до символа, но в ее упреках Данте, среди земного рая, чувствуется человеческая нота „Обновленной жизни“…» [880]
878
Там же. С. 108.
879
Веселовский А. Н. Данте // Веселовский А. Н. Избранные статьи. С. 144.
880
Там же. С. 150.
Это суждение, косвенно оспариваемое позднее Л. Валли, ставившим под радикальное сомнение возможность отражения в «Новой жизни» земной любви Данте [881] , находит излишне категорическое утверждение у современного немецкого дантолога Ф. Шнайдера: «…тот, для кого Беатриче является созданным Данте мифом, аллегорией или чем-либо подобным, – пишет он, – никогда не сможет понять Данте, даже если он, как показывают примеры, крупный дантолог» [882] .
881
Valli L. Il Linguaggio segreto di Dante e dei «Fede И d'Amore». Genova: I Dioscuri. P. 8.
882
Пит. по: Бэлза И. Il ben de l'intelletto // Дантовские чтения. M.: Наука, 1985. С. 91. Замечание Шнайдера о «крупном дантологе» касается Ф. Де Санктиса.
Несравненно ближе точке зрения Веселовского взгляд Э. Ауэрбаха: «Гений Беатриче <…> – пишет он, – никогда не перестает быть тем, кем он был вначале: конкретным человеком и совершенно конкретным личным переживанием <…> это сам Амор, возводящий человека к лицезрению Бога. В конечной судьбе явление не отделено от идеи, но сохранено и претворено в ней» [883] . Сходное соображение высказывает У. Эко: «…когда Данте говорит, что он выражает диктуемое изнутри Любовью, мы сталкиваемся с чем-то иным, даже если определим эту „Любовь“ философски: это новое понимание творчества, с очевидностью связанное с миром страсти и чувства» [884] .
883
Ауэрбах Э. Данте – поэт земного мира / Пер. с нем. М.: РОССПЭН, 2004. С. 108.
884
Эко У. Эволюция средневековой эстетики / Пер. с итал. СПб.: Азбука-классика, 2004. С. 230.