Дай лапу, друг медведь !
Шрифт:
– Ну и дурак Валерка! Самого бы так...
Грязь не счищалась, а только размазывалась. Закусив губу, Борька снова рвал траву и снова тер. За этим занятием и застал его Андрюшка.
– Кто?
– задохнувшись от возмущения, спросил он.
Борька поднял глаза, увидел незнакомо перекошенное от злости лицо Андрюшки и растерялся: сказать или не сказать?
– Это Валерка Гвоздев!
– крикнули с крыльца.
– Он туда побежал, домой!..
Борька схватил Андрюшку за рукав:
– Не надо.
– Как это не надо?!
– возмутился Андрюшка.
– Да я ему сейчас...
– Не надо!
– повторил Борька с неожиданной решимостью.
– Лучше помоги почистить, травой ничего не выходит...
А на следующий день после уроков вдруг обнаружилось, что куртка Валерки Гвоздева, такая же, как у Борьки, только коричневого цвета, крест-накрест разрезана по спине чем-то острым. У раздевалки тотчас сгрудилась взбудораженная толпа.
– Это он сделал! Он, он, он!..
– чуть не плача, громко кричал Валерка и показывал пальцем на Борьку, который стоял, прижавшись к стене спиной.
И все понимали, все были уверены, что сделал это, конечно, Борька.
– Ты?
– глухо спросил Андрюшка.
Взгляды их встретились. Борька отрицательно мотнул головой.
– Надо в карманах у него посмотреть!
– подсказал кто-то.
– Чего он руки в карманах держит?
– Выверни карманы, - негромко сказал Андрюшка.
Борька замер на миг и вдруг, пригнувшись, бросился головой вперед сквозь толпу к выходу. Его поймали.
– А ну показывай, что у тебя там!..
Но Борька держал сжатые кулаки в карманах, изворачивался, пинался, кого-то кусал. Андрюшка растолкал ребят, схватил Борьку за грудки, встряхнул его и выкрикнул в лицо:
– Ты что делаешь?! Показывай карманы!
Борька перестал трепыхаться и, ни на кого не глядя, вытащил руки из карманов. Они по-прежнему были сжаты в кулаки, но меж пальцев правой руки сочилась кровь. Кто-то ахнул. Наступила жуткая тишина.
– Разожми!
– приказал Андрюшка.
Борька приподнял руки, будто они были неживые, и медленно разжал пальцы. На окровавленной правой ладони лежало лезвие безопасной бритвы.
Никто не видел, когда появился у раздевалки дежурный учитель преподаватель истории Леонид Федорович Краев, высокий седовласый человек, и все вздрогнули, услышав его густой, спокойный голос:
– Гвоздев и Сизов - к директору, остальные - по домам.
Андрюшка стоял в коридоре возле директорской и рассеянно смотрел в окно. За все время неожиданно возникшей короткой дружбы с Борькой Андрюшка ни разу не сомневался в его правдивости и был убежден, что Борька не сможет ему соврать ни при каких обстоятельствах. Из чего выросла, на чем основывалась эта убежденность, он и сам не знал. И вдруг такая история...
Из директорской доносились голоса, но Андрюшка не прислушивался к ним и не пытался понять, что там говорили. Он снова и снова видел перед собой испуганные глаза Борьки и его совершенно определенный жест головой: "Не я!.." И этот жест был адресован только ему, Андрюшке, и был ответом на прямой и ясный вопрос.
"Струсил... Не посмел признаться, - с горечью думал Андрюшка.
– Эх, Борька, Борька!.."
Шмыгая носом, вышел из директорской Валерка. Он вздрогнул, увидев в коридоре у окна Андрюшку, опустил глаза.
– Зря я вчера не догнал тебя и не набил морду, - сдержанно сказал ему Андрюшка.
– И куртка была бы цела, и Борьку по директорским не таскали бы.
Валерка ничего не ответил и направился по коридору к выходу. Спустя несколько минут появился Борька. Правая рука его была забинтована.
– Ну, чего решили?
– нетерпеливо спросил Андрюшка.
– Родителей завтра к директору...
– Чьих родителей?
– Моих. А обсуждать педсовет будет. Не знаю, когда... Валерке сказали, что за куртку будет уплачено. Вот и все.
– А Валеркиных отца и мать почему не вызывают?
– возмутился Андрюшка.
– Ведь он первым начал! Не ты его, а он тебя окатил грязью!
Борька опустил голову. Он понял: Андрюшка не поверил. Да и как поверить, если все улики налицо? И бесполезно спорить, бесполезно доказывать, что никакой бритвы у него не было и что, откуда она взялась в кармане куртки, он и сам не знает. Нет, этому не поверит ни один человек! Даже Андрюшка. Правда всем покажется таким бесстыдным враньем, что лучше уж вообще ничего не говорить. Борька вздохнул и уныло сказал:
– Грязь - что! Грязь отмылась. А тут... Я и домой боюсь идти.
– А ты отцу пока ничего не говори, - посоветовал Андрюшка.
– Скажи только, что директорша зайти просила, и все.
Долго шли молча.
– А если меня исключат? Или в колонию...
– Чего-о? Ну, знаешь ли!.. "Неуд" за четверть поставят по поведению, вот и все наказание.
Борька вздохнул и с надеждой взглянул на Андрюшку:
– Ведь педсовет!.. Меня еще никогда не обсуждали на педсовете...
– А в педсовете кто? Те же учителя. Они все тебя знают. Знают, что исправляешься...
Когда подошли к деревне, Борька замедлил шаг.
– Совсем неохота домой...
– тихо сказал он.
– Пойдем к нам, - предложил Андрюшка.
– Книжки про птиц посмотрим, телевизор включим...
– А уроки?
– тоскливо спросил Борька.
– Учиться-то все равно надо. И он побрел к своему дому.
23
Андрюшка решительно не знал, чем помочь Борьке, как отвести от него беду. Уроки не шли на ум. За окном в палисаднике у пустых кормушек сновали синицы и воробьи - просили корму, но Андрюшка и их не замечал. Он помнил, как Борька, побитый отцом, едва сидел в лодке, и теперь, чем ближе подходил вечер, тем тревожней становилось у него на сердце.
"За табак избил - за куртку подавно побьет!" - думал он и не видел способа, как и чем защитить Борьку.
Уже в сумерках Андрюшка не выдержал и вышел из дому. Он знал, что отец Борьки, Федор Трофимович, низкорослый большеголовый мужик, работает на зернотоке, и отправился туда.
Они встретились на дороге перед самым зернотоком - Федор Трофимович уже кончил работу и шел домой. Андрюшка остановился, поздоровался.
– А-а, Андрюха?!
– неожиданно обрадовался Сизов-старший и, как взрослому, протянул Андрюшке руку.
– Здорово, здорово! Куда это правишь?