Дай лапу, друг медведь !
Шрифт:
Андрюшка непрерывно смотрел на широкие медвежьи коридоры, избороздившие овес, и силился понять, как, отчего они получились. Если предположить, что медведица ела, ползая на животе, то как она могла сдергивать колоски овса с высоких стеблей по краям этого коридора? Ведь шея у нее короткая да и неловко есть, лежа на брюхе и задирая голову кверху. Если же она кормилась, как в прошлый раз, то откуда взялись эти коридоры? Тогда ничего похожего на ее следы не оставалось.
А Борька вообще не думал о медведях. Он сидел вполоборота к полю и смотрел только в лес, желая увидеть как можно больше. Но лес будто вымер. Правда, на короткое время показалась на стволе старой осины короткохвостая птичка величиной
Садилось солнце. Розовые блики заиграли на стволах берез, а желтые листья подрумянились и стали еще ярче, будто каждый листок был вырезан из тонкой красной меди.
А понизу уже подкрадывались сумерки. Они растекались из глубины леса, сочились из-под темно-зеленых, распластанных над землей еловых лап, мягко обволакивали пни и стволы деревьев, кусты и кочки, стирали пестроту покоящейся на земле листвы и отодвигали куда-то в синеватую глубь дальние деревья.
Андрюшка с удивлением замечал, как на глазах тают поглощаемые синими сумерками тонкие ветви, как сливаются воедино темные стволы осин, и лишь березы, уже утратившие алый румянец, тускло белеют среди сплошных теней. В вышине, на фоне синего неба, то тут, то там багрянцем светились верхушки осин, будто солнце, скатившееся за горизонт, на прощанье обдало их неувядаемой и нестираемой краской.
Жалобно пискнула мышь, потом испуганно заверещала тонюсеньким голоском, и вновь тихо, а листья все так же перешептываются между собой или - кто знает?
– быть может, прощаются с деревьями, взрастившими их.
Чем больше сгущались сумерки, тем напряженнее вглядывался Андрюшка в доступный его глазу кусочек лесного пространства. И хотя этот кусочек неумолимо сужался, отдавая во власть сумерек все новые и новые деревья, кусты и кочки, Андрюшку не покидала надежда увидеть что-то таинственное. Он, конечно, и не предполагал, что летний день, проведенный в засидке, открыл бы ему несравненно больше тайн лесной жизни, чем десятки вот таких осенних вечеров: летом и жизнь леса несравненно богаче, да и днем видно далеко, не то что теперь.
Движение Борькиного локтя было почти неощутимым, но оно пронзило Андрюшку, как током. Он повернул голову и обмер: на краю поля, как раз напротив того места, куда в памятную ночь они тащили вершу в черном мешке, на задних лапах стоял огромный медведь. Держа на весу полусогнутые передние лапы, он не двигал головой, не озирался и не водил носом. Он стоял, как изваяние, пристально вглядываясь в одну точку, и Андрюшка мгновенно понял, что эта точка есть его, Андрюшкина, голова, которую он повернул недостаточно осторожно. Холодок, возникший где-то у затылка, медленно пополз по шее и ниже, между лопаток.
Медведь стоял не больше полуминуты, потом вдруг подогнул задние ноги и... сел, развалив задние ноги калачом и оставаясь в вертикальном положении. Андрюшка усмотрел в этом маневр зверя - устал стоять, вот и сел и теперь будет сидеть и смотреть до тех пор, пока кто-нибудь не выдержит напряжения и не шевельнется. Но все оказалось проще. Медведь с весьма деловым видом принялся за ужин. То одной передней лапой, то другой, а то и обеими вместе он лениво пригибал к себе стебли овса, захватывал метелки пастью, так же лениво дергал головой кверху и смачно жевал. При этом он не оставался на месте, а потихоньку двигался, оставляя позади себя широченный коридор вмятого в землю овса.
Смотреть так, до отказа повернув голову вправо, было невыносимо: шея быстро устала, ее начало сводить судорогой.
– Смотри слева, - едва слышно шепнул Андрюшка.
– Давно вижу, - так же отозвался Борька.
Андрюшка опять потихоньку повернул голову, чтобы увидеть первого медведя, и поразился, насколько он крупнее медведицы. Ползает по овсу, как копна, и ест, ни на что не обращая внимания! Вот и вся тайна широких коридоров, дерзко проложенных посреди поля.
– Во нахал!
– шепнул Андрюшка.
– Один раз куснет - и дальше!
А медведица скромно кормилась на краешке, не углубляясь в поле, будто какая-то невидимая преграда не давала ей двигаться дальше. И медвежата, как заметил Андрюшка, вели себя намного спокойнее, чем прошлый раз: они не разбегались и не отходили от своей мамаши.
– Придется прогнать!
– тихо сказал Андрюшка.
– Зачем? Еще хорошо видно!
– Овса жалко. Мнет, как трактор. Вон уж чуть ли не на середину выполз! А отец завтра жать здесь будет...
– Погоди, сейчас я повернусь, - прошептал Борька.
– Если не убежит, еще маленько посмотрим.
Он стал осторожно поворачиваться. Предательски скрипнуло голенище сапога. Медведица в тот же миг привстала на задних лапах, фыркнула и, невесомо развернувшись, сделал два прыжка к лесу. Медвежат будто ветром сдуло! Медведица остановилась, повернула голову, поводила поднятой мордой, утробно заурчала и ушла в лес.
– А этот жрет, как дурак на поминках!
– шепнул Андрюшка.
– Глухой, что ли?
– Он прижал язык к нижним зубам и коротко и тонко свистнул.
Никакой реакции.
– Точно, глухой!
– вполголоса сказал Андрюшка.
Но он еще не успел договорить, а зверь уже несся по овсу к ближайшей опушке. Ни лап, ни головы не было видно, только большое черное пятно, то вытягиваясь, то сжимаясь в шар, пронеслось по полю и растворилось в кустах...
22
В середине сентября целую неделю кряду шли дожди. Дороги раскисли, даже возле школы стало грязно, и на подходах к парадному крыльцу были проложены доски. Потом как-то вдруг небо очистилось от туч, и сразу стало светло и солнечно. После уроков ученики хлынули из дверей школы навстречу солнцу и ясному небу; на спортплощадке завязалась волейбольная игра, столпились болельщики. Борька спустился с крыльца, намереваясь тоже подойти поближе, но в это время сзади что-то тяжело шлепнулось, и жидкая грязь взметнулась из-за спины. На крыльце раздался хохот и визг.
Борька оглянулся, увидел убегающего Валерку, почувствовал, как что-то липкое потекло за ворот, и все понял: Валерка прыгнул с крыльца на доску, что была проложена через лужу. Он отошел, выбрал место посуше, положил портфель на землю и снял куртку. Она оказалась залитой грязью от ворота донизу, и брюки тоже были в грязи. Борька чуть не расплакался. Не взглянув на смеющихся и что-то кричащих ребят, он молча расстелил куртку на земле подкладкой вниз, нарвал жухлой стоптанной травы и стал вытирать этой травой липкую грязь. Смех оборвался, кто-то сочувственно сказал: