Дай лапу, друг медведь !
Шрифт:
– Только название. Вчера весь вечер про мышей читал. Едва и нашел. "Полевая мышь" называется. Одна и есть такая рыжая, с черным ремешком вдоль спины. А как она живет, там почему-то ничего не написано. Про других много, по целой странице есть, а про эту не написали... О зайцах еще читал. У них в конце лета зайчата бывают. Так и называются листопаднички.
– Вот бы поймать!..
– Хорошо бы, да где его найдешь? Он такой маленький, серенький, спрячется - и не увидишь.
Когда пришли на Стрелиху,
– Видал? Во укатала!
– восторженно воскликнул Борька.
– А мы думали, не придет.
Андрюшка мрачно смотрел на длинные извитые коридоры, проложенные медведицей, на вмятые в землю тяжелые метелки овса и понимал, что вред участку нанесен немалый.
– Ползала она тут, что ли?..
– А здорово, правда?
– Чего здорово?! Ты хоть знаешь, какой это овес?
– Овес? Обыкновенный, - смутился Борька.
– Семенной! Да еще какого-то особого сорта.
– Андрюшка приподнял смятые стебли - зерно было не тронуто.
– Вот ведь какая! Ела бы, а мять-то зачем?
– Она по сторонам тропы ела, - заметил Борька.
– Видишь?
– И потрогал оголенные верхушки стеблей.
– Мы ее от охотников спасли, а она нам вред стала делать. Раньше, когда кормилась, не мяла таких троп...
Доска для лабаза была спрятана в густых елочках на краю поля, и Андрюшка быстро нашел ее. С помощью Борьки он приладил доску на старое место, на елки, а под ноги приспособил палку, крепко привязав ее веревочкой к сучьям.
– Рановато еще садиться-то, - сказал он, взглянув на солнце.
– Ништо!..
– отозвался Борька, которому не терпелось забраться на лабаз.
– Сверху-то виднее, может, кого и увидим.
С того дня, как Андрюшка последний раз сидел на лабазе, прошло больше полумесяца. Незаметно промелькнуло время, но оно оставило неизгладимые следы приближающейся осени. Теперь ребята вдруг увидели, что лес, казавшийся прежде густым и темным, как-то поредел и посветлел. Березовая листва пожелтела, багряно горели верхушки осин. В лесу было пусто.
Борька пошарил глазами по овсу слева направо, потом справа налево никого, и тихо спросил:
– Андрюш, а разговаривать пока можно?
– Можно. Еще не скоро солнце сядет.
– А как ты думаешь, видел Валерка, что мы на Стрелиху пошли?
– Наверно, видел.
– Обидится, что не позвали...
– Пусть обижается. Сам виноват.
– А в школе вы как? Ведь за одной партой. И не разговариваете?
– Мы теперь не вместе сидим.
– Правда? А я и не знал...
– Видишь ли, - задумчиво заговорил Андрюшка, - Валерка оказался не таким, как я думал. Он считает себя лучше других. Лучше
– Так ведь он лучше и есть!
– искренне возразил Борька.
– И учится лучше.
– Разве дело в учебе?
– Да и так, вообще...
– Борька растерялся и замолчал.
– Что вообще?
– Ну, я не знаю... Над ним никто не смеется, и в учительскую его не таскают.
– Все это не главное.
– Андрюшка вздохнул.
– А что главное?
В самом деле, что главное? Если не учеба, не поведение, что же тогда самое главное? После долгого раздумья Андрюшка по-взрослому ответил:
– Главное - душа человека.
– Ду-ша?! Как это?
– Душа как раз и есть самое-самое главное!
– убежденно повторил Андрюшка.
– Это - что внутри, понимаешь?
Борька не понимал. Андрюшка сам чувствовал, что объясняет свое понимание души бестолково. Он наморщил лоб.
– Я не знаю, как тебе сказать... Душа - это и есть сам человек и что он о других думает. Если душа хорошая, человек никому не желает худого, он вообще не желает ничего такого, что бы других сделало хуже.
– А если душа плохая, тогда как?
– Если плохая, то человек сам себе кажется очень хорошим. Он радуется, что остальные хуже его, а если кто не хуже, хочет, чтобы стали хуже, чтобы с ними случилось что-нибудь нехорошее.
На сей раз Борька что-то уразумел.
– Помнишь, ты спрашивал, за что Валерка тебя не любит?
– Помню.
– Так вот, какого зла ты ему пожелал за то, что он тебя не любит? Чтобы он свернул шею или ослеп?
– Да ты что? Я только спросил и ничего такого не думал!
– Правильно, не думал. Потому что душа у тебя... нормальная. Андрюшка хотел еще что-то сказать, но вдруг насторожился и шепнул: Смотри!
Борька вздрогнул, повернул голову. От опушки к центру овсяного поля летела большая стая тетеревов.
– Все. Молчим, - предупредил Андрюшка.
– Теперь только смотреть и слушать!
– И он замер, втянув голову в плечи.
Не меньше часу сидели тетерева на высокой березе посреди Стрелихи. Неподвижные, они чернели там, точно грачиные гнезда, и ребята не смели пошевелиться, чтобы не спугнуть осторожных птиц. Потом стая с шумом и хлопаньем крыльев снялась с дерева и, описав дугу, опустилась в овес.
– Двадцать три штуки!
– шепнул Андрюшка.
– А я и не догадался посчитать, - с сожалением отозвался Борька.
Теперь, когда птицам из высокого овса не было видно ребят, можно было и расслабиться, переступить ногами, покрутить головой на занемевшей от неподвижности шее.
Внизу, под деревьями, россыпью лежали желтые и багряные листья. Свет низкого солнца не достигал их, но ребятам казалось, что сами листья излучают желто-розовый свет и оттого в лесу так светло и просторно.