Дед Фишка
Шрифт:
— Матюша, дозволь мне туда сходить! Я там, в Еловой-то пади, каждый кустик знаю. Так, нычить, проползу, что ни одна пташка не вспорхнёт.
Дед Фишка просяще смотрел на Матвея, поспешно натягивая на себя свой старый, в заплатках зипун. Матвей взглянул на Тимофея Залётного:
— Как, Тимофей?
— Я сам хотел пойти, товарищ командир.
— Нет, тебе нельзя. Надо вооружённых разведчиков на заставы выставить.
— Понятно.
— Я готов, Матюша! — Дед Фишка стоял в зипуне, в шапке, с ружьём
Матвей сердито покосился на него, но не мог сдержать улыбки:
— Ладно, уж. Иди… Но только знай: попадёшься — нас погубишь.
Дед Фишка встряхнул ружьё, пробормотал:
— Ты тоже скажешь… Когда я попадался?
Они вышли. В раскрытую дверь землянки ворвался холодный ветер и загасил тускло мерцавший ночник.
Дед Фишка юркнул куда-то в темноту, за высокие кедры, и бесшумно исчез. Изумлённый его поспешностью и ловкостью, Залётный сказал:
— Что он, в темноте видит, что ли?
Матвей отозвался тихо:
— Кто его знает! Нам-то не суметь так. Шаримся вот, как слепые.
Они добрели до кухни, возле которой на сучке кедра висела железина, принесённая сюда кем-то из партизан-кузнецов, и Матвей негромко ударил в неё деревянной колотушкой.
Люди ещё не спали. С визгом и скрипом распахнулись двери землянок. С тревожным говором, в страшной суете партизаны бежали к месту сбора — на поляну.
Матвей прислушался, с горечью сказал:
— Орут-то как! Всех до единого из пулемётов покосить можно.
— Это всегда бывает так спервоначалу. Необстрелянные, — проговорил Залётный. — По фронту знаю.
Матвей промолчал. По тому, как под его ногами похрустывали сосновые шишки, собранные на растопку печей и костров, чувствовалось, что командир топчется, нервничает.
— Давай, Тимофей, высылай дозоры по всему кругу, чтоб к нам ни с какой стороны не подошли, — проговорил он глуховато.
— Будет сделано, товарищ командир! — И Тимофей скрылся в темноте. Матвей постоял, послушал. Теперь говор людей переместился за посёлок, к поляне, на которой выстроились партизаны. Матвей направился туда, дорогой стараясь думать спокойно и трезво: «Ну что ж, посмотрим, что получится. Когда-то должно же это случиться. По хорошему-то, нам бы надо первым начать. Опередили, гады!»
Выйдя на поляну, Матвей остановился. Говор, встревоженный и разноголосый, не умолкал. Матвей насторожил слух. В одном месте кто-то свирепо ругался, поминая царя и бога. В другом месте жалобный голос твердил:
— Сгинем, ребятушки, ни за понюх табака сгинем!
От всего этого у Матвея защемило сердце.
«Войско!.. Еще никто ничего не знает, а умирать собрались!»
— Ну-ка, давай тише! Чего разгалделись! — строго крикнул он.
Партизаны узнали голос Матвея, притихли.
— Командиры взводов — ко мне, — уже спокойно
Командиры быстро собрались вокруг него. Матвей вполголоса сообщил им о кострах, пылающих в Еловой пади.
— Если это каратели, — сказал он, — надо на рассвете ждать нападения. Сейчас я послал узнать, что там за силы. Но велики ли, малы ли они, а уклоняться от боя нам нельзя. Как только разведка вернётся, мы продвинемся дальше и, чуть посветлеет, начнём первые.
Командиры взводов одобрили план Матвея. Только один Калистрат Зотов робковато сказал:
— А стоит ли нам, Захарыч, самим на рожон лезть?
— Стоит, Калистрат. Они в тайге как слепые, а мы тут знаем все ходы и выходы. В этом главный наш козырь. Мы покружим их тут и будем бить там, где они нас не ждут. Ясно?
Правильность доводов командующего была для всех настолько очевидна, что командиры дали единодушный отпор Калистрату.
— Ну, всё, командиры, — сказал Матвей. — Разводите людей по своим местам, готовьте их к бою и ждите. В случае чего — я буду у своей землянки.
Он пошёл берегом озера. Тут до землянки было немножко дальше, но зато дорога тянулась по гладкой, обтоптанной равнине и была ему хорошо знакома. Тайга шумела тягучим, ни на минуту не умолкающим шумом. Где-то поскрипывали качаемые ветерком деревья. Темнота, сгустившаяся с вечера, начала понемногу рассеиваться, и на небе появились светлые пятна, озарённые холодным блеском далёких звёзд.
Матвей шагал широко, быстро; беспокойные мысли теснились в его голове. Теперь, за какой-нибудь час до боя, когда многое было уже невозможно исправить, он с болью увидел, как ещё плохо подготовлены партизаны к вооружённой борьбе.
«Надо б взводным сказать, чтоб связных послали. Потребуется что-нибудь передать — хоть сам беги», — думал Матвей.
Но едва заканчивалась одна мысль, как появлялась другая: «А будут раненые — что делать с ними? Куда девать их?»
Он дошёл до своей землянки и, занятый этими мыслями, присел на толстую кедровую колодину у входа.
«Ну что ж, когда-то надо начинать», — сказал он себе, думая с горьким неудовольствием и о своей собственной неподготовленности.
В темноте раздались быстрые шаги. Подошёл Тимофей Залётный:
— Людей расставил, товарищ командир. Теперь не то, что человек — бурундук к нам не проскочит.
— Будем ждать. Садись, покурим, — предложил Матвей.
Они закурили и долго сидели молча.
Вдруг послышался хруст. Кто-то шёл к ним, топча ногами осыпавшуюся сухую хвою. Они насторожились, взялись за ружья.
— Не дед ли Фишка? — прошептал Залётный. Матвей ничего не сказал. Шагал кто-то неосторожно, тяжело. Старик ходил по-другому: легко, неслышно.
— Ты где, Захарыч? — остановившись, спросил человек из темноты.