Дело чести

Олдридж Джеймс

Елена взглянула на него и кивнула.

— О чем столько разговоров? — спросил Тэп. — Чтобы сделать самую простую вещь, вам, грекам, надо чесать языком целый день.

— Помолчи, Тэп, — сказал Квейль, беря бидон. Елена смотрела, как он пробивает дырочку в бидоне и затем наливает горючее в бак. И вдруг увидела его окровавленную руку.

— Что у тебя с рукой, Джон? — сказала она. — Погляди.

— Знаю, — ответил он. — Это когда я чинил машину. Ерунда.

— Послушайте, Елена. Нельзя ли немножко ослабить мою повязку? — спросил Тэп.

— Сейчас?

— Да.

Она отрежет мне руку.

— Некогда сейчас, — сказал Квейль. — Поставьте эти бидоны сзади, — обратился он к грекам. — Бак полон. Пока это наша единственная удача. Пустые бидоны на всякий случай сохраним.

Они уселись в машину и тронулись в путь. Елена смотрела на раны Квейля, проглядывавшие между бинтами. Ее беспокоили его швы на голове и загрязненные бинты. Грязь была жирная — от машины. Но она видела, что он измучен бессонной ночью и озабочен поездкой, и она молчала, — сидела и смотрела на дорогу.

Молчание прервал Тэп. Он обратился к Квейлю с вопросом:

— Как тебе удалось спастись, Джон?

Квейль ответил не сразу, — впереди был крутой поворот, а за ним подъем.

— Самолет упал на деревья. Это ослабило силу падения.

— Нет, я хочу знать, как ты выбрался оттуда? Такая даль!

— Шел пешком. Ты помнишь Нитралексиса? Он меня отыскал. И был еще один крестьянин, который служил нам проводником.

— Тоже грек? А где он сейчас?

— Их обоих убили, когда мы пробирались через итальянские линии.

— Так… Надеюсь, наши ребята еще в Афинах, — сказал Тэп.

— Надо полагать.

— Хикки поговаривал о возвращении в Египет. Черт возьми, я был бы страшно рад. Это гораздо лучше Афин. Мне надоела эта проклятая страна.

— Как это приятно слышать, — обиженно сказала Елена.

— Простите, Елена. Я совсем не то хотел сказать.

Елена промолчала. Ей хотелось спать, мысли ее путались, и она не могла сейчас думать о Тэпе. Дорога шла вверх, делая крутые повороты. Время от времени впереди мелькал в белом облаке высокий горный кряж Метсово, и Елена задавала себе вопрос, успеют ли они перебраться через проход. Под рев мотора, с трудом одолевавшего гору, она заснула беспокойным сном. Она вздрогнула и проснулась, когда Квейль сказал:

— Гроб, а не машина. Мы никогда не проберемся через эти горы.

Он говорил сам с собой, и она опять закрыла глаза и постаралась представить себе, как они приедут в Афины и поженятся, и куда она поедет с ним, и что будет с войной, и как они будут жить после войны, и что Квейль будет делать, и как они приедут к ней домой, чтобы повидаться с родителями; и ее вдруг поразила мысль, что она даже не знает, чем занимался Джон Квейль помимо того, что летал на самолетах, — но это ее нисколько не беспокоило; зато ее беспокоила мысль о том, что с ними сделает время и что выйти за него замуж — это еще не все. Он был военным, участвовал и будет участвовать в войне, и она, быть может, будет жить в Греции или в Англии, или вообще там, где будет он, но его не будет около нее, даже когда она станет его женой. Она открыла глаза, чтобы действительность вытеснила эти неприятные мысли. Взглянула вниз через ветровое стекло и внезапно увидела Янину. Легкая пелена висела над городом, но сам он виднелся четко очерченный с этой высоты и не показывал своих внутренних ран. На повороте город стал постепенно скрываться за горой, пока совершенно не исчез из виду.

Елена взглянула на спутников. Тэп сидел с закрытыми глазами, стараясь заснуть. У маленького грека глаза были широко открыты, он смотрел на нее бессмысленным взглядом. Большой грек обеими руками крепко сжимал винтовку, склонившись головой на ствол. Он поднял голову, когда Елена обернулась, и глаза его встретили ее взгляд. Машина вдруг остановилась. Квейль быстро соскочил. Елена сошла вслед за ним. Он уселся на подножке.

— Я что-то плохо вижу, — сказал он, опустив голову на сложенные руки.

— Подними голову, я посмотрю, — сказала Елена.

Но он молча продолжал прятать лицо. Потом быстро встал и направился к обочине дороги. Вдруг он остановился и его вырвало.

— Оставьте его в покое. Не трогайте его.

— Но ведь он болен.

— Оставьте его в покое. Ему будет неприятно, если вы подойдете, — сказал Тэп тихо.

Оба грека вылезли из машины, а за ними Тэп.

Елена не отрывала взгляда от Квейля. Он уселся на краю дороги, поднял колени, положив на них руки и свесив голову вниз. Елене хотелось подойти к нему, но она понимала, что Тэп прав.

— Пожалуйста, освободите мне немного повязку, — сказал Тэп, подходя к ней.

Она машинально повернулась и помогла ему снять пальто. Она видела, как греки, вытащив из ранцев еду, ломают хлеб и режут сыр.

— Оставьте немного инглизи, — попросила она.

— Я это и делаю, — сказал большой грек.

Она не уловила в его словах упрека. Вынув английскую булавку, скреплявшую перевязку Тэпа, она начала разматывать марлю. Оттянув конец марли, она ослабила перевязку и снова забинтовала ему плечо и грудь. Делая это, она все время искоса посматривала на Квейля.

— Не беспокойтесь, пройдет, — сказал Тэп.

— Но у него совсем больной вид.

— Не беспокойтесь, — повторил Тэп. Он подошел к Квейлю. — Как ты себя чувствуешь, Джон? — спросил он. Квейль не отвечал. Тэп положил ему руку на плечо. — Ты бы прилег.

— Уже проходит, — ответил Квейль. — Уже проходит.

— О'кэй, Джон, — сказал Тэп и вернулся к машине. — Через минуту все пройдет, — успокоил он Елену.

— Что такое с инглизи? — спросил ее большой грек.

— Заболел. Слишком переутомился.

— Он сумасшедший, наш инглизи, — сказал маленький грек. — Пешком пришел из Италии. Прошел через итальянские линии к нашим. Оттуда пошел в Янину. В Янине пошел на аэродром за бензином. Он сумасшедший. Все инглизи сумасшедшие.

— Инглизи знает, что делает, — возразил другой.

Квейль уже встал и подходил к машине. Елена пошла ему навстречу. Его разбитое лицо приобрело землистый оттенок.

— Тебе лучше, Джон? — спросила она.

— Да. Но что-то с глазами.

— У тебя очень плохой вид, Джон. Ты отдохни, — сказал Тэп.