Дело всей жизни. Книга первая
Шрифт:
— Провожать не буду, изнасиловать тебя невозможно, а драться ты умеешь ничуть не хуже, чем… — я не лукавил, знал о ней и то, что эта женщина с потрясными попой и грудью служила в американской армии, и на её счету участие в военных операциях и военный шпионаж, — …лежать, — закончил я и встал.
Положил на стол десять долларов и уже собрался уходить, как услышал интересное предложение:
— А хочешь, я отдам тебе ресторан?
Я повернулся. Она смотрела совершенно серьёзно. А во мне заговорил бизнесмен. Отдам — это дельное предложение. Зевнуть такую возможность я не мог. У меня есть как минимум один человек, который может обрадоваться такому приобретению. Я вернулся за стол и ждал, что Наоми скажет дальше.
— Ник, завтра в полдень приезжай с юристом, оформим сделку. Мне он на самом деле не нужен. И потом… я же не могу брать денег с… пасынка… — Я склонил голову и прищурился — эта новость мне не нравилась. — Понимаю… неприятно осознавать, что трахал мачеху… — Я сглотнул и сжал кулаки. Был бы рядом отец… — …Но ты не знал. Таков Герман. Ему нравятся женщины, которых трахают другие. Ты многого о нём не знаешь.
— И чего я не знаю ещё? — процедил, чувствуя, как меня начинает мутить.
— Герман любит подчинение… Надо объяснять?
— Зачем ты говоришь мне это?
— Я хочу тебя, сынок. Ты стал таким брутальным мощным красавцем… Молодой сильный жеребец.
Она облизнула нижнюю губу. А мне хотелось взять её за горло, задрать юбку и прямо здесь засадить ей так, чтобы она верещала от боли. Но она будет стонать от удовольствия, даже если её трахнуть горлышком бутылки — её чёс наверняка ничуть не слабее моего голода.
Я встал, наклонился к ней через стол, и она запрокинула голову, не отпуская мой взгляд. Процедил, едва не касаясь губами её губ:
— Завтра в полдень… мамочка, — выплюнул в лицо так, что она вздрогнула и утёрлась.
И вышел из кафе.
В голове не было ни одной мысли. Просто всё услышанное в ней не укладывалось, всем своим естеством я отторгал и «мамочку», и сексуальные пристрастия отца. Это просто дикость!
Но память услужливо подсунула картинку, как моя мать самозабвенно сосала член своему водителю. И ведь она… Я только сейчас понял, что она принадлежала к тому же типу женщин, что и Наоми: красивая блондинка с шикарной фигурой и серыми глазами. И такая же ебливая сука.
Может быть, мать была шлюхой, потому что это нравилось отцу? Меня передёрнуло от этой мысли. Заставлять любимого человека трахаться с кем-то на потеху себе — это мерзость, гораздо хуже, чем трахнуть животное.
Я шёл пешком по ночному городу, не замечая дождя и прохлады. Промок насквозь, но внутри так все кипело, что казалось, от меня парило. Я стиснул зубы до головной боли, сжал кулаки до онемения, шагал стремительно…
Но от себя не уйдёшь. От этого мерзкого ощущения от мыслей об отце, матери, Наоми. Тошнота подступила к горлу, я сплюнул полный рот вязкой слюны, сдерживая рвотные позывы, глаза застилало пеленой. Упёрся рукой в кирпичную стену какого-то дома и старался отдышаться.
— Ублюдок!.. Ненавижу…
Я мог бы не поверить этой шлюхе, но теперь многие сцены московской жизни воспринимались иначе, будто кто снял с глаз шоры, мешавшие видеть родителей в истинном свете. И это осознание было невыносимо неприятным.
Я тряс головой и что-то мычал, прогоняя воспоминания, стараясь заглушить внутренний диалог. И не знаю, как бы добрался домой, но, видимо, вёл себя неадекватно, потому и привлёк внимание патруля.
Полицейская машина преградила мне путь.
— Сэр, у вас всё нормально? — спросил чернокожий парень в форме, выйдя из машины.
— Нет, не нормально, — я едва сдержал рвотный позыв, сплюнул поднявшуюся из желудка пену.
— Отвезти вас в больницу, сэр?
— Я поймаю такси, благодарю за беспокойство, — я огляделся в поисках ночного магазина — хотелось воды.
— Документы с собой есть? Назовите себя, сэр.
— Никита Соломат… — я достал бумажник и вынул права.
Полицейский посмотрел на меня и карточку, неуверенно уточнил:
— Тот самый Соломат?
— Другого не знаю. В Нью-Йорке точно.
— Подвезти вас, сэр?
— Буду благодарен, но не в больницу.
— Домой?
Полицейский открыл мне заднюю дверцу машины и сел за руль. Его напарник, стоявший все это время молча с другой стороны авто, тоже занял своё место на переднем сиденье и предложил:
— Сэр, укройтесь пледом, вы промокли насквозь.
— Пятое авеню, башня Sherry-Royal, сэр? — уточнил водитель.
— Не думал, что я такая известная личность, — я горько усмехнулся, настроение было полынным.
— В вашей клинике, сэр, нам делали ребёнка.
Я встретил взгляд парня в зеркале заднего вида, брови поползли вверх от удивления. Полицейский пояснил:
— Программа бесплатного ЭКО для женщин с поликистозом… Ваша клиника была нашей последней надеждой. Вы, сэр, святой человек.
В каждой моей клинике эта программа проводится бесплатно в течение трёх месяцев каждый год. Это дань моей педофобии. Я чувствую в себе нормальную человеческую симпатию к детям, ребёнком я хотел быть старшим братом, но из-за сатириазиса панически боюсь, что проявится склонность к педофилии — помню, что, будучи подростком, всерьёз рассматривал школьниц из младших классов как объекты сексуального удовлетворения.
Джейк объяснял это тем, что в двенадцать лет я просто не видел другой возможности удовлетворить потребность в сексе. Он прав: когда мне повезло совратить Аню, я больше не смотрел на девочек младше себя. Ориентиры сменились — мне хотелось трахать взрослых женщин, чтобы испытать нечто, что доступно только им.
Но, осознав проблемы с психикой, я сознательно изолировал себя от общения с детьми. И всё же дети — это чудо жизни. Я задумывался о том, что мне нужен наследник, и мог бы взять из приюта малыша, двух, десять, но вспышки агрессии и наследственность…