Дело всей жизни. Книга первая
Шрифт:
Я не мог быть отцом, но мог подарить это счастье другим. Поэтому бесплатное ЭКО — это святое. А я всегда смогу оставить бизнес-империю ребёнку Рассела. Ведь когда-то друг всё равно женится.
— У вас сын?
— И дочь, сэр. Это настоящее чудо! Мы одного родить отчаялись, а вы нам подарили близнецов! Вот, смотрите…
Он вытащил из кармана фотокарточку и протянул мне. Серьёзный мальчик в светлом костюме-тройке обнимает сестру в белом кружевном платьице. Малыши — метисы, очевидно, жена у парня — белая. Вернул фотографию счастливому отцу.
— Симпатичные
— Никита и Тенни.
Я уставился на парня в зеркало заднего вида, нахмурившись — что он сказал?
— Простите?..
Полицейский счастливо улыбался, и я понял, что никогда не забуду эту улыбку, этого приятного гиганта, такого, что ему машина казалась тесной в плечах.
— Мы с женой назвали сына в честь вас. Растим пацана настоящим мужиком, великодушным, как вы, сэр. А дочь — Тенесси, жене всегда очень нравилось это имя. Сандра считает, что оно очень подходит к имени брата. Они ведь близнецы, мы хотим, чтобы они были неразлучны. Никита и Тенесси Ривера — звучит?..
Глава 17. Бикфордов шнур горит
Ты имеешь право хранить отчаяние
Меня подвезли почти до башни Sherry-Royal — я попросил остановиться у цветочного магазина. Последние десять минут дороги Паркер — так звали добродушного семьянина-полицейского — рассказывал о своих детях, ласково называя их то Ник, то Теся, то Кит, то… Несси. Я слушал его и думал об этом странном ушедшем дне.
Не чувствовал себя настолько живым уже много лет. Кажется, за эти часы, с той минуты, как не обнаружил мою девочку в своих объятиях утром, прожил минимум год. Чёрт! Я целое тысячелетие не мок под дождём, не проходил километры пути, не отказывался от секса — нарушил все давно сложившиеся правила своего существования.
И когда меня везли домой полицейские, вот так просто смазывая полученный негатив от встречи с Наоми и гнусных, физически тяжело переносимых воспоминаний, я убедился в своей правоте — в том, что не могу лишать Несси счастья иметь нормальную семью и детей. Я не хочу с ней просто сношений, но я не могу быть с ней всю жизнь.
Джейк говорил, что мне нужен «обратный стресс». Или просто найти свою нимфоманку. Несси не была той нимфоманкой. И нет никакого «обратного отсчёта». Гамартома не испарится. Точка.
Но всё же что-то сегодня неуловимо изменилось.
Домой вернулся глубоко заполночь, снова купив одну розу — жёлто-оранжевую, со светлыми краями, распустившуюся и благоухавшую тонким тёплым ароматом. Она напомнила мне огонёк, такой же яркий и незабываемый, как моя девочка.
Несс скрутилась комочком под тонким одеялом и спала, не выключив ночник. Я присел на край кровати и смотрел на неё долго. На приоткрытый рот, расслабленные черты, чётко очерченный овал лица, аккуратные ноготки с красивым маникюром, на золотистую кожу и разметавшиеся по молочно-белому шёлку чёрные волосы. Осторожно откинул одеяло и замер…
Несси спала в моей футболке. Не в чистой, а в той, что я носил весь
Я положил цветок на постель и тихо вышел из комнаты. Мне пришлось разбудить Маури.
— Отец…
— Что случилось, сынок? — он приподнялся на локти и протёр рукой глаза, когда я позвал его.
— Ещё ничего, но надо, чтобы случилось.
Маури уже сел на кровати и потянулся за халатом. Он всегда спал в лёгкой пижаме — не любил укрываться.
— Разбудить Экена?
— Нет. Наверное. Отец, я ни разу позвал её на свидание. Мне стыдно…
— Лучше стыдно, чем никогда, — мужчина сунул ноги в клетчатые шлёпки и завязал пояс на полосатом халате. — Где-то были свечи…
Мы вышли из комнаты и тихо прикрыли дверь в их с Экеном половину. Свечи действительно нашлись. Всего четыре, но толстые и красные. Пока Маури придумывал, что пустить под подсвечники, я перестелил постель — в ход пошёл новый комплект из тончайшего бордового атласа.
Скоро в моей спальне очень тихо играла музыка, горели свечи, в ведёрке со льдом охлаждалось сухое французское шампанское, а на сервировочном столике появилось блюдо с клубникой, киви и манго, сырная тарелка с наколотым пармезаном и пиалой с мёдом. Собранные с диванов подушки раскидали у панорамы.
— Ну, вроде все атрибуты учли.
— Спасибо. Прости, что разбудил. Растерялся что-то.
Маури улыбнулся.
— Она весь вечер плакала.
— Ты знаешь… я не могу…
— Ты имеешь право хранить отчаяние, сынок.
Он положил в кресло свою гитару и ушёл.
Так я не волновался даже когда совращал Аню. Да я тогда вообще не волновался. Подкараулил её после уроков и честно сказал, что хочу заняться с ней любовью. Думал, будет смеяться. А она спросила: «А любилку отрастил, мальчик?» Моя любилка её впечатлила твёрдостью духа, глубиной проникновения и неиссякаемой энергией.
Только вот кончал я так быстро, девчонка даже не успевала как следует возбудиться. Поэтому она помогала себе пальчиками. Потом сделала мне минет и потребовала приласкать языком и её. Тогда мы разругались в пух и трах. Я её хотел, она не давалась, но я был крупным парнишкой, занимался рукопашным боем и был сильным.
Эта возня не на шутку возбуждала, и когда одолел Аню и привязал к спинке панцирной кровати, голую и вспотевшую, злую, со сверкавшими глазами и приоткрытым ртом, дышавшую часто и глубоко, рычавшую и вырывавшуюся, я решил всё-таки её попробовать. Но мне было как-то унизительно… стыдно это делать, когда она смотрела на меня. Я взял с неё обещание не убегать, развязал руки, но завязал глаза, перевернул спиной, поставил на карачки и раздвинул ноги. Лизнул сначала ляжку. Противно не было. Потом ягодицу. Тоже нормально.