День рождения
Шрифт:
Все разошлись готовить людей к прорыву.
Петров тоже собрал своих людей и рассказал о положении и о задаче в предстоящем бою.
Надоедливо жаркий день тянулся невыносимо долго.
Петров, свернувшись, лежал возле Тимергали. Они ждали боя. «Кто погибнет в этом бою? Кто останется жив? — думал Тимергали. — Да и останутся ли живые? Нет, об этом нельзя… Удастся ли прорвать окружение? Далеко ли до своих? Молодец комиссар! В каком тяжелом состоянии, а нашел силы собрать командиров и поговорить с ними. Сильный, волевой
Бой начался в темноте.
Ползком, стараясь не издать ни малейшего звука, окруженцы подобрались к немецким окопам. Сразу же завязался рукопашный бой. Немцы были ошеломлены ночным нападением, и красноармейцам удалось захватить несколько пушек, укрытых в низине, много винтовок и автоматов. Однако вскоре враги опомнились. Заработали их пулеметы, повернутые в тыл, засвистели пули над головами атакующих. В черном небе зажглись и повисли осветительные ракеты немцев.
Бой разгорался.
С трудом угадывали, где свои, где вражеские солдаты, — все смешалось в темноте, прорезываемой светом ракет.
Рвались гранаты, вспыхивала и прекращалась перестрелка. Потом снова взрывы гранат, стрельба. Хоть и медленно, но красноармейцы шли вперед.
Тимергали ни на шаг не отставал от Петрова. Они продвигались вперед короткими перебежками, ориентируясь в темноте на стрельбу, взрывы, пулеметные вспышки, взвивающиеся осветительные ракеты.
Петров вооружился сразу двумя автоматами, которые добыл во время боя в немецком окопе.
Неподалеку от бывшей школы стояла подвода, на которой они днем видели раненого комиссара. Убитая лошадь лежала в оглоблях.
— Губайдуллин, осмотри, может, комиссар здесь, — приказал Петров.
— Есть!
Тимергали, веяв с собой трех красноармейцев, стал обыскивать местность, приглядываясь к убитым. Но комиссара не было.
Вдруг он услышал стон и пошел в темноту на голос. У раненого были перевязаны руки и ноги.
— Жив! — крикнул Тимергали в темноту Петрову.
— Понесем.
Бойцы положили потерявшего сознание комиссара на шинель.
Тимергали чувствовал головокружение, ноги его ослабли, в глазах потемнело. Собрав последние силы, он взялся за полу шинели, на которой лежал комиссар.
— Вчетвером поднимем, беритесь! — приказал Петров.
С тяжелой ношей на руках бойцы пошли вперед.
Бой шел уже за поселком, на его восточной окраине, я постепенно удалялся. «Кажется, наши прорвали окружение», — решил Тимергали.
— Скорее! Нельзя отставать! Скорее!
Высокий парень все время спотыкался, едва шагал и чуть пе со слезами ныл':
— Торопи не торопи, кончено. Мы пропали.
Тимергали боялся, что это нытье подействует на остальных, и сердито одернул его:
— «Торопи не торопи, кончено. Мы пропали!»
— Держи не держи, все кончено! Теперь мы отстанем от своих.
— Без паники, слышишь, а то…
Долговязый красноармеец злобно огрызнулся:
— А что ты мне сделаешь?
— Заткнись ты! — не выдержали наконец его товарищи, и он умолк.
Теперь шли молча.
Комиссар, лежавший на шинели вместо носилок, стонал, когда приходил в себя, просил воды. Но воды не было.
Тимергали боялся, что они не смогут догнать своих и уйти через прорыв за линию фронта.
Тишина, установившаяся после схватки, казалась настороженной. Доносились редкие винтовочные выстрелы, и опять все затихало.
Вдруг впереди одновременно взлетели четыре ракеты и сразу заработали пулеметы.
Они бросились на землю. Тимергали и два молоденьких солдата, прижимаясь к земле, поволокли потерявшего сознание комиссара в сторону, под прикрытие какого-то бугра. Они не могли открыть ответный огонь, потому что трудно было сориентироваться, откуда ведется стрельба по ним.
Комиссар пришел в себя и сказал:
— Уходите… Оставьте меня…
— Умирать так вместе, — возразил Тимергали.
Но комиссар ничего не ответил — он снова потерял сознание.
Замолкли вражеские пулеметы, значит, немцы стреляли наобум. У Тимергали опять затеплилась надежда па спасение.
Поползли дальше, Но когда темнота рассеялась, они заметили, что следом за ними двигается немецкий отряд. Как голодные волки, фашисты осматривали, обнюхивали каждую ямку, каждое поваленное дерево, бросали взгляды па ветви деревьев. Силы были неравные. Тимергали видел неизбежно приближавшуюся беду. Он велел молодому бойцу нести комиссара, а сам с другим решил преградить дорогу врагу.
Красноармеец взвалил комиссара на плечи, но ноша была ему не по силам.
— Не могу, — сказал он и опустил комиссара на землю.
— Собери все силы. Мы обязаны сохранить жизнь комиссару. Иди! — приказал Тимергали.
Боец действительно выглядел очень ослабевшим — еле держался на ногах. Шатаясь от усталости и голода, он снова взвалил себе на плечи раненого комиссара, но сдвинуться с места не смог, качнулся и упал сам.
«Конец! Ничего не остается, как умереть в бою. Последние три патрона нам, остальные — фашистам…» — подумал Тимергали и, укрыв комиссара в воронке, отполз в сторону, махнул рукой товарищу:
— Ползи к обрыву!
Постепенно становилось светлее. Проснувшийся ветер шуршал в кустах.
Фашисты осторожно шли с автоматами наперевес. Они почему-то медлили. Как бы испытывая терпение Тимергали, остановились. Затем по команде офицера направились в сторону укрывшихся советских бойцов.
Тимергали лежал, уставясь в одну точку. Вдруг глаза его сами собой закрылись — все страхи исчезли, рассеялись, забылись. Стало хорошо. Только что-то мешает, не дает по-настоящему уснуть. Что же это?