День сомнения
Шрифт:
– Да?! – обрадовался Акчура. – А я Дима, Дмитрий Акчура. Может, читал что?
При слове “Акчура” Руслан забеспокоился, заводил зрачками, кивнул.
“Ну, вот и психи меня уже знают”, – хмуро поздравил себя Акчура.
– Я сумку твою гляну, сумку? Разрешаешь? Эту вот сумку.
Руслан прижал сумку к себе. Потом расстегнул молнию и достал мертвую черепаху.
– У, – сказал он, качая ее на ладонях.
“Полный шизик”, вздохнул про себя Акчура.
– Ууууууууу, – неожиданно откликнулась тишина. С той стороны, откуда только что явился Руслан со своей рептилией.
– Стой… это не эхо… смотри!
Руслан тоже повернул голову в сторону этой новой ноты, плывшей по лабиринту… Следом просочился свет, бледный и невнятный.
– Свет, – заплакал Руслан.
– Ну да, свет, свет, соображаешь, шизик. Откуда только он тут взялся… Айда, узнаем. Айда. Ну, идем, может, там какое-нибудь спасение.
Новые знакомцы встали – Акчура с фонариком, Руслан со своей черепахой. “Не плачь”, – уговаривал Акчура, подталкивая вперед
Руслана, – “я вот тоже знаешь, как ревел, а потом камешек меня спас, и тебя я с фонариком встретил, и обойдется все может… в фонарике надолго батареек? Ну, топай, братишка, топай…”.
Шли, сворачивали, снова сворачивали. Свет, вначале едва ощутимый, нарастал; вот уже Акчура мог разглядеть в нем, не тыча фонариком
(даже погасил для экономии), лицо своего нового знакомого. Странно, по мере приближения оно разглаживалось, делаясь из скомканного в улыбку – просто очень печальным; “безумно печальным” – хотя Исав бы так не написал (что с ним сейчас…?).
– Смотри, смотри, Руслан!
Они вышли к небольшому пещерному озеру. Посередине горел островок.
На нем – необыкновенной работы трон – он и разбрасывал по пещере синее сияние.
– Трон Малик-Хана! Тот самый. Это сколько ж гелиотидов? – бормотал
Акчура.
– Здравствуйте.
Этот шероховатый, обыденный голос, прилетевший непонятно откуда
(Акчура завертел головой, смаргивая слезы), совершенно не вязался ни с озером, ни с троном, ни с песней – тоже, кстати, не разберешь откуда летевшей.
“Может, на колени нужно?”, – думал Акчура. На всякий случай поклонился:
– Великий царь… Малик-Хан…
Островок покачнулся:
– Я просто посланник. Мне нужно получить черепаху, тогда я смогу отвести безумие и помочь вам выйти обратно к солнцу.
Снова Акчура напрасно вертел головой: никаких звуковых приспособлений на гладких стенах пещеры не выделялось.
– Черепаху? – переспросил Акчура (“Сказать – не сказать, что мертва?”, – кипело в мыслях). – Но она по дороге, к сожалению, м-м…
– Она уснула. Положите к основанию трона.
Остров шелохнулся и поплыл к спутникам, передвигая под собой в бесшумной воде свое еще более подробное светящееся отражение.
Теперь, приблизившись, трон проступил во всех деталях. Был он действительно из гелиотида, как белого, так и зеленоватого, носящего имя “змеиного”, или “наманганского”. На спинке трона более темным гелиотидом было набрано дерево, имевшее дугообразные ветви, между которыми блуждали Солнце и Луна. Вершина причудливого дерева была занята птицей синего камня, стоявшей по щиколку в гнезде, в котором, видимо, ожидала птенцов. Корни древа сторожились двумя сильными черепахами, а вокруг него замерло в хороводе двенадцать отборнейших звезд. Вся эта картина мерцала, Солнце с Луною переговаривались сиянием, а крыло птицы то покрывалось яростным огнем, то делалось мирным.
Рядом с плывущим островом поднялась из воды…
Черепашья голова, окутанная тиной и песком. Остров был черепахой.
“А ведь я слышал, что гелиотид – это слезы подземных черепах”, мелькнуло у Акчуры, не отрывавшего мокрые глаза от трона. Где слышал? Музей… экскурсоводная указка в сухонькой руке. Как постарела эта рука! Он помнил ее перепачканную мелом, скребущую школьную доску: “МЫ ДЕ-ТИ ДУР-КО-РОВ, НА СМЕ-НУ ОТ-ЦАМ МЫ СПУС-ТИМ-СЯ В
ГО-РЫ…”. “Мы! де! ти! дур! ко! ров!”, повторяет следом за помазанной мелом рукой даун Янька, Акчурин сосед по парте. И весь класс повторяет, радуется, торопится скорее в горы – на смену отцам. А то эти хитрые отцы успеют сами найти трон Малик-Хана, распилить его между собой и потащить его на какое-нибудь свое ВДНХ, и напишет тогда на доске Адочка “Позор 4-му Б!”, заставит снимать трусы и сдавать гелиографию…
Трон подплыл к берегу.
– Кладите.
Руслан топтался со своей черепахой, пялясь то на трон, то на Акчуру.
– Ну, давай, давай, братишка, – похлопал его Акчура, – давай же, будет хорошо… Хорошо тебе будет, дурак, нормальным станешь!
“Хорошо, что не буйный”, вздохнул Акчура, глядя, как его новый друг послушно протягивает каменное черепашье тельце к слепящему трону.
Ожила.
Заработала лапками, подняла мешковатую голову. Поползла, переваливаясь к трону.
– Как загорится – хватайте.
“Кто еще тут загорится?”, – успел подумать Акчура.
Едва достигнув трона, черепашка остановилась. Панцирь сплющился, расслоился, затопорщился четырьмя углами, стал похожим на стопку листов или книгу и – вспыхнул.
Уже стихшие голоса запели сильнее; словно раздуваемое ими, пламя взмыло вверх. Акчура побледнел: “Как же… невозможно… руки!”. Он, казалось, сам был на пороге безумия, глядя на гибнущее в огне спасение.
Внезапно Руслан нырнул руками в огонь и – вырвал оттуда книгу. Да, стало ясно, это именно книга. Обугленная и мертвая.
На Акчуру взметнулись глаза – уже не безумные, но тревожные.
Час десятый. ПРОБУЖДЕНИЕ
– Где… я?
– Под землей. Оклемались немного?
Триярский поднялся, взял у Акчуры фонарик, помотал им…
– Что-нибудь помните? – спросил Акчура.
Нащупав фонарем озеро, Триярский наклонился. Наполнил ладонь. Провел по лицу: воспаленный лоб, глазные впадины, губы. Вода бежала по коже, обжигая.
– Кажется, помню. Руслан Триярский, капитан в отставке.
– Дмитрий Акчура… писатель в отставке. – Акчура протянул руку.
Ее встретила еще мокрая рука Триярского:
– В отставке? Я недавно читал ваш…
– С сегодняшнего дня. Часа три-четыре назад, наверное…
Акчура поднял с земли бывшую черепаху… и бывшую книгу: рассыпалась углем прямо в ладонях. Как он там прочитал…?
– Руслан – давай на “ты"? – посвети-ка…
Подставил под свет рукопись – в черных язвах. Простроченные арабской вязью страницы, попав под прицел фонарика, крошились и осыпались, как пыльца с крыльев бабочки. Только одна – та самая, которую прочел