Der Kamerad
Шрифт:
Сам отель был небольшим: построенный в восьмидесятых годах, отремонтированный и снабженный новым корпусом, он насчитывал около ста номеров. То есть постояльцев тут ошивалось сотни полторы, не больше.
И обслуги, соответственно, тоже было мало. Имелось всего два ночных портье, чередовавшихся посуточно, и один дневной, которого раз в неделю заменял кто-то из ночных. Привратник, почти никогда не сидевший у ворот, также служил боем. Охранник – невысокий приятный турок, похожий на негра, с гладко выбритой большой головой, исполнял функции уборщика бассейна.
Этот турок был примечателен тем, что имел собаку. Огромную, как собака Баскервилей, похожую на дога: белую и короткошерстную – но гораздо более приятную. Не слюнявую, с большой умной головой. Собака находилась при нем постоянно. Если он перемещался по территории отеля, то собака, неспешно помахивая хвостом, трусила следом. Только ночью она несла дежурство: посаженная на цепь, сидела у ларька на пляже и сторожила хозяйство Шарифа. Собаку все боялись, хотя она была добродушной, а ко мне даже ластилась.
Ну и, разумеется, барменов тоже имелось ограниченное количество.
Это для меня представлялось фактом чрезвычайного значения. Ведь выпивка за границей составляла для меня основу бытия. Как, впрочем. и в России. Однако за рубежом все наполнялось иным смыслом. Поскольку в каждой стране находился лишь один вид местного напитка, пригодный для регулярного употребления. Я практически не пил пива, тем более в жарких странах: от него мне становилось плохо. В жару я мог употреблять только крепкие напитки. В Египте, например, джин. Турецкий джин был невкусен, водка слаба, зато бренди оказался первоклассным. Вот я и пил его стаканами. Да, обычными стаканами, в которые другим посетителям наливали сок.
И всегда утомлялся, когда каждому новому бармену приходилось объяснять, что я пью чистый бренди, без льда и всякой дряни вроде тоника или кока-колы.
Здесь мне было хорошо. Уже на третий день пребывания меня запомнили. И при моем появлении молча наливали мне бренди. Без льда, тоника, лимона и так далее. Причем минимум три четверти стакана.
Меня почему-то полюбили все бармены, и с удовольствием наливали даже в ночном баре, который в общем служил для выколачивания денег из постояльцев и где бесплатная выпивка не приветствовалось: я видел сам, как при появлении русских бармен молниеносно прятал под прилавок бутылки с бесплатными напитками, после чего пришедшим оставалось развернуться или доставать кошельки. Мне наливали везде. Более того, я в понял что среди барменов стал достопримечательностью: ни один другой турист, включая русских, не пил так много и такими дозами, как я. Они поражались, и восхищались мною.
Меня любил даже один из поваров. Здоровенный черный турок в черном пиратском платке, чем-то неуловимо напоминавший Стивена Сигала в лучших ролях. Его звали Осман – это я выяснил в первый день – и стал обращаться к нему не иначе как «Осман-бей». Он всегда давал мне лучшие куски рыбы и самые прожаренные колбаски бараньего кебаба.
Да, меня любили все, за исключением одного бармена. Вкрадчивого очкарика с приторно сладкой улыбкой. Этот не переносил меня на дух и наливал всегда на один палец. Хотя и не отказывался повторить процедуру три-четыре раза в процессе обеда. А когда ходил между столиков, собирая на поднос пустую посуду, то всегда выхватывал недопитый стакан у меня из-под носа. Не думаю, что бренди использовалось вторично; при мне часто открывали новую бутылку. Вряд ли он боялся моего буйства в пьяном виде: любой бармен мог понять, что я абсолютно безопасен как бомба с вывинченным взрывателем. Делал он это, несомненно, просто из вредности и глубокой личной неприязни.
Я не знаю, чем вызвал у него такое чувство.
Скорее всего, кого-то из его родственников-иммигрантов неплохо отдубасили немцы в Германии, а я всем своим обликом, образом действий, речью и поведением походил именно на немца.
Сейчас судьба оказалась благосклонной. Все-таки день рождения, хоть и не нужный мне, что-то сдвинул на небесах. По крайней мере, на одни сутки.
В баре под бананами – где я заправлялся днем – дежурила маленькая нежная турчанка. Крошечная, с детским личиком, пухлыми губками и неистово горящими глазами. Я много раз обращался к ней на немецком, пока не выяснил случайно, что она не понимает ни пса. По-английски она тоже знала всего пару слов. Что не мешало мне при каждом подходе называть ее “my best beloved” и прочими нежными именами. Девушка мне в самом деле нравилась. Нравилась очень сильно; она была маленькой и трогательной, полностью в моем вкусе. Казалось ее можно взять на одну руку и нести хоть десять километров. Но я знал, что турчанка не будет заводить со мной никаких отношений. Кто был ей я? Старый тощий немец, не пойми кто. Бездонный поглотитель бренди, и больше ничего.
Зато она наливала мне быстро и много, и этого было достаточно.
Вот и сейчас, едва увидев меня, она сверкнула глазами… Боже, что бы я ни отдал, чтоб хоть раз этот блеск предназначался мне одному… Что бы я только ни отдал… Ничего, конечно, поскольку ничего не имел. Она сверкнула глазищами еще раз и без слов подала полный стакан.
Настолько полный, что я расплескал немного бренди себе на руки, пока возвращался к бассейну.
Да. Вечером я пил за столиком у бара или на площадке перед эстрадой. А днем отрывался по полной программе.
Я бы пошел с коньяком на море и выпил его, глядя на прибой. Но идти пятьдесят метров под палящим солнцем казалось мне слишком серьезным испытанием.
Поэтому я заправлялся прямо здесь. Обставив все с максимальным комфортом.
Пройдя вдоль бассейна – по краям которого стояли лежаки с зонтиками, почти все занятые ленивцами, не желавшими ходить на море – я оглянулся. Мой очкастый враг сегодня тут не работал, пустые приборы собирал другой бармен – очень хороший турок, который, проходя мимо русского, всегда спрашивал приятным голосом: «Как дьела? карашо?» Опасаться было некого. Я оставил стакан на свободном столике между двух занятых лежаков, поднялся на горку.
Съехал, ухнул в голубую воду, подняв тучу брызг.
Горка была в общем детской; угол ската не превышал тридцати градусов, я мог бы въехать по ней на машине, причем сразу со второй передачи. Но все равно спуск доставлял удовольствие. Тем более, мне нравилась вода в бассейне: турки очищали ее по ночам, всыпая какой-то порошок, который к утру оседал на дно и его собирали огромным водным пылесосом. Поэтому хлорки добавляли минимум, и она не разъедала глаз. Тело наслаждалось, освобожденное от морской соли. Я подошел в бортику бассейна. Рядом блестела алюминиевая лестница.
Напомнившая мне трап бомбардировщика, опускаемый из штурманского люка…
Я не воспользовался лестницей. Я был еще крепок и силен.
Подтянувшись на руках, я легко выбросил свое сухое тело вверх и оперся коленом на борт бассейна. Я не пытался красоваться перед девчонками; я знал что мною никто не интересуется. И я не хотел доказать ничего кому-то из разожравшихся – точнее, распившихся пивом – молодых парней, которые вылезали из бассейна по лестнице, грозящей обвалиться под их тяжестью.