Дерево красной птицы. Пробуждение огня
Шрифт:
Блуждающий взгляд Кымлан наткнулся на неподвижную спину незнакомца. Напротив нее стоял невысокий широкоплечий мужчина, но она видела лишь темно-серый, схваченный на талии широким поясом, балахон и длинную косу, спускавшуюся на спину.
Воин, который привел Кымлан, поклонился ему и сказал что-то на мохэсском. Незнакомец коротко кивнул и обернулся. Провожатый ткнул ее в бок:
– Встань на колени!
Но Кымлан и не думала повиноваться. Прищурившись, пыталась рассмотреть человека перед собой в неверном свете огня. Он был ей совершенно не знаком. И когда они с принцем Науном прибыли за данью, среди глав пяти кланов она его не видела. Это был юноша примерно одного
«Если он важная персона среди дикарей, возможно, с ним удастся договориться?» – успела подумать Кымлан, прежде чем жесткие ножны ударили ее под колени. Ноги подогнулись, и девушка рухнула на земляной пол. Несмотря на унижение, это оказалось ее спасением: она бы не смогла простоять больше и минуты, так была измучена физически.
– И откуда в войске Когурё взялась женщина? – в хрипловатом низком голосе прозвучала явная усмешка. – Какая жалость! Я думал, что поймал в сети крупного карпа, а он на деле оказался мальком!
Кымлан распахнула глаза, вглядываясь в лицо незнакомца. Он знал ее язык? Откуда? Его кто-то научил, и хоть говорил он не очень хорошо, но смысл его слов был понятен. Она покосилась на стоявшего рядом воина, который привел ее сюда.
– Я подслушал разговоры пленных, думаю, что она много значит для принца Науна, – сказал тот, бросив на Кымлан холодный взгляд.
– Где твоя гордость? – вспыхнула пленница, обращаясь к нему. – Ты же когурёсец! А стал шавкой какого-то мохэсского мальчишки!
– Не тебе меня стыдить, жалкая королевская подстилка! – воскликнул воин, гневно оборачиваясь к Кымлан и замахиваясь для удара.
– Тише, Даон, успокойся, – негромко остановил его незнакомец. В его голосе звучало явное предупреждение, и слуга замолчал, послушно склонив голову:
– Прости, Мунно…
«Мунно. Его зовут Мунно», – застучало в висках знакомое имя, но Кымлан никак не могла вспомнить, где его слышала.
Мунно обошел пленницу, тщательно изучая со всех сторон, от чего у нее неприятно похолодело внутри. Она чувствовала, что он ее оценивает, только вот для чего, не понимала. Ясно было одно – убивать он ее пока не собирается и привел в свое жилище с какой-то целью.
– Ты довольно красива, – вынес он вердикт, становясь прямо перед ней. Ее лицо было на уровне его пояса, и она видела, как мерно поднимается и опускается его грудная клетка. – Ты женщина принца Науна?
Кымлан подняла голову. Тяжелый взгляд Мунно лег на плечи, словно металлический доспех. Это был совсем не простой человек. Но почему-то он вызывал не страх, а желание узнать, что же таится на глубине его угольно-черных глаз.
– А кто ты такой? – огрызнулась она, не мигая глядя ему в глаза, которые будто держали ее на поводке и не давали опускать голову. На губах Мунно возникло некое подобие удивленной улыбки, и он присел на корточки, чтобы их с Кымлан лица оказались вровень.
– Что ж, думаю, самое время мне представиться, – он криво ухмыльнулся, и в темной бездне
Кымлан открыла рот, поразившись, как же сразу не вспомнила, что вождь на приветственном ужине хвалился своим сильным и необычайно умным сыном.
– По-видимому, ты не приветствовал посланников Когурё не потому что уехал в соседние земли, а потому, что в этот момент был занят подготовкой нападения на нас? – сквозь сомкнутые зубы сказала Кымлан, чувствуя, как ненависть за убитых солдат и едва спасшегося принца огненными языками поднялась от кончиков пальцев ног до макушки.
3
Сумо – одно из мохэсских племен, куда и попала в рабство Кымлан. Оно граничило с Когурё, с которым часто происходили военные столкновения.
– Быстро соображаешь, – неприятно оскалился Мунно. Наклонив голову, он с интересом изучал располосованный доспех и рану на плече, которая от его взгляда, кажется, заболела еще сильнее. – Я смотрю, жить тебе осталось недолго: рана нехорошая и уже загноилась. Буду краток. Мне нужно вернуть все, что вы отняли у моего народа: людей, зерно, кожу и лошадей. В обмен на твою жизнь. Если ты напишешь письмо принцу Науну, я отведу тебя к лекарям и отпущу, как только когурёсцы выполнят все требования. Если нет, убью прямо сейчас. Выбирай.
– С чего ты взял, что моя жизнь так ценна? – Кымлан стало и смешно, и горько. Неужели будущий вождь всерьез считает, что королевский дом пожертвует только что собранной данью ради какой-то женщины? Пусть даже и той, которая по пророчеству должна принести мир Когурё. Мунно оказался не таким уж и умным.
– Если ему безразлично, что его женщина умрет, то…
– Как ты собираешься стать вождем, если так плохо изучил своего противника? – Кымлан смотрела на него с откровенной издевкой. Глупый мальчишка! – Когурё никогда не пойдет на сделку с врагом, слышишь? Никогда! А я никогда не предам своих. Поэтому не будем тянуть время, убей меня, как и обещал.
Мунно изменился в лице и медленно выпрямился, взирая на Кымлан со смесью недоверия, непонимания и… уважения?
– Она права, – вдруг подал голос Даон. – Когуресцы – бездушные негодяи, им нет дела до своих людей. Девчонка бесполезна.
– Замолчи! – вспыхнула Кымлан. – Предатель!
– Уведи ее обратно. Не хочу пачкать руки кровью слабой девчонки. Сама сдохнет, – жестко бросил Мунно и отвернулся к затухающему огню.
Глава 2
Ослепительные всполохи пламени плясали в глазах, но не вызывали ни капли страха, будто огонь был так же естественен, как воздух, вода и земля. Треск деревянных перегородок, запах жженой соломы на крыше и рвущий душу крик только что появившегося на свет младенца совсем не пугали, но словно затягивали внутрь объятого пламенем жилища. Звали, приказывая идти вперед.
Тонкие дубовые двери вспыхнули сине-оранжевым пламенем, хрупкая створка вывалилась наружу, открывая взору полыхающую спальню. Тяжелое покрывало уже тлело по краям, подбираясь к неподвижно лежащей на разворошенной постели женщине и ребенку. Запах свежей крови смешался с запахом тлеющей ткани и горящих стен. Оранжевые языки сердито лизали дверной проем, перед которым стояла Кымлан. Новорожденный истошно кричал, суча уродливыми, перепачканными чем-то темным ножками, но лежащая рядом мать даже не пошевелилась. Она уже мертва?