Дерево красной птицы. Пробуждение огня
Шрифт:
– Почему ты стала воином? – вдруг спросил Мунно. Он облокотился ладонями на стол, и полы его халата слегка разошлись, обнажая в треугольном вырезе смуглую грудь.
– К чему тебе это знать? – огрызнулась Кымлан, отводя взгляд.
– В моем племени женщины никогда не воевали. Признаться, я сначала не поверил Даону, что плененный вельможа совсем не боевой генерал, а девчонка, нацепившая доспехи с чужого плеча, – Мунно усмехнулся и, не мигая, смотрел на нее исподлобья.
– Где мой меч? – пропустив мимо ушей оскорбление, Кымлан поклялась себе, что отомстит за него позже.
– Он так дорог тебе? Почему? – мужчина шагнул в сторону своей спальни и, откинув
– Если я расскажу, это что-то изменит? Ты все равно забрал его себе, и обратно получить его я не смогу.
– Странно… – протянул вдруг Мунно. – Почему ты решила, что можешь принести мир Когурё, став воином? Мне кажется, это противоречит самой сути твоего предназначения, о котором говорится в пророчестве.
– Потому что только войной можно добиться мира.
Кымлан было больно от того, что он задел самые чувствительные струны ее души. Будто выпустил стрелу, которая, пробив броню, попала прямо в грудь. Она не хотела открываться ему и рассказывать, что всю свою жизнь пыталась оправдать свое существование. Он был врагом, который удивительным образом нащупал самые болезненные точки на ее сердце. Но раскрыть правду не могла, иначе они с Чаболем потеряют единственный шанс на спасение.
– Ты, наверное, очень гордишься своей страной, – презрительно скривился Мунно. – Завоевательными войнами, расширением границ, хорошо обученной, огромной армией, которая по первому зову короля готова напасть на слабые племена и покорить их, пролив реки крови невинных людей.
– Для меня важно лишь Когурё и благополучие моего народа. А какой ценой мы этого добьемся, не имеет значения, – вскинув голову, Кымлан смело посмотрела в глаза противника, которые заледенели, превратившись в два колючих черных осколка.
– А как же мой народ? – тихо спросил Мунно. – Когда-нибудь я стану вождем и должен буду заботиться о своих людях точно так же, как твой Владыка – о своих. Почему ты считаешь, что ему позволено отнимать чужое?
– Победитель имеет право на свою награду, – отрезала Кымлан.
– Думаешь, это правильно? Нагло захватывать территории, грабить и кичиться своим могуществом? – в голосе Мунно зазвенел металл, но Кымлан, уверенная в своей правоте, не дрогнула.
– Так устроен этот мир. Сильный подавляет слабого и имеет право на все, что в состоянии получить.
– Значит, я по праву сильного тоже могу сделать с тобой все, что захочу? – в глазах Мунно полыхнул огонь, и Кымлан ощутила, как воздух между ними заколебался от его ярости.
– Я пленница. Это твое право.
Мунно отделился от стола и медленно пошел к ней. В его обманчиво расслабленной позе было столько угрозы, что Кымлан перестала дышать. Он двигался плавно, словно хищник на охоте, но девушка не шевельнулась, не опустила глаз, зная, что нельзя показывать зверю свой страх. Только крепче впилась пальцами в деревянный край своей лежанки.
Он встал перед ней, и она увидела очертания смуглой груди в вырезе свободно спускавшейся с плеч ткани. Мунно наклонился, чтобы их лица были вровень, оказавшись так близко, что Кымлан едва не отшатнулась. Такое она позволяла только одному человеку, и присутствие чужого мужчины вызывало в душе необъяснимый, бесконтрольный хаос. Мунно провел пальцами по ее щеке и спустился на шею. Его рука была шершавой, жесткой и очень горячей,
– Мунно! Мунно! – громкий голос Даона прозвучал словно из другого мира, и мохэсец выпустил Кымлан из рук. Она опустилась обратно на лежанку, стараясь сохранить хотя бы видимость достоинства.
Слуга остановился посередине комнаты, переводя недоуменный взгляд с хозяина на пленницу.
– Что случилось? – ровно спросил Мунно.
– Из Когурё пришел ответ.
Глава 3
Длинные коридоры дворца все не кончались, и Наун сгорал от нетерпения и волнения. Сегодня должно все решиться: сохранит ли он честь или станет негодяем, не сумевшим спасти любимую женщину. Слуги безмолвно семенили следом, пытаясь поспевать за его широким шагом. После того рокового письма от мохэ он почти не спал, проклиная себя за свою королевскую кровь, которая сковывает его по рукам и ногам. За то, что спасся, оставил Кымлан в этом жестоком кровавом месиве один на один с врагами, бросил ее в лапах смерти, оправдывая себя выполнением государственного долга.
Дома его встретили как героя. Первое задание, которое поручил ему отец, наконец, признав, что младший сын вырос, Наун выполнил, но какой ценой – не волновало никого. Сколько раз он пытался вернуться, но всякий раз его останавливали королевские слуги. Никто не позволял ему быть просто мужчиной, который хочет спасти любимую женщину. Советник Ён установил за ним круглосуточное наблюдение, и без его ведома принц не мог сделать и шагу. Наун был сыном Владыки, и его жизнь принадлежала не ему, а Когурё.
Верный слуга Набом, тайно отправленный обратно, среди множества трупов не смог найти Кымлан. Это оставляло надежду, что она жива, но, возможно, в плену. И письмо наглого мохэсского ублюдка подтвердило самые худшие предположения. Наун не раз убеждал отца пойти на уступки и вызволить, выкупить или отбить девушку у мохэсцев, но Владыка каждый раз отвечал одно и то же:
– Это вопрос государственной важности, и решение принимать не нам с тобой. На Совете министров все обсудим и придем к общему мнению.
Когда дело касалось скользких вопросов, отец предпочитал не брать на себя ответственность, предоставляя министрам все решать за него. К чувствам сына он всегда относился снисходительно, не пресекая их тесную дружбу с Кымлан, но и не выражая одобрения. Скорее всего он считал это безобидной детской привязанностью, которая сама собой ослабнет, когда Наун станет вести себя подобающе своему статусу женится на дочери какого-нибудь важного советника.
Наун ждал дня Совета с ужасом, в глубине души предчувствуя его исход. Сердце рвалось к Кымлан, разлетаясь ледяными осколками при мысли о том, что с ней, юной девушкой, вытворяют варвары, у которых не было ни малейшего понятия ни о чести, ни о благородстве. И самое главное – что делать ему, если министры не согласятся на условия мохэ.