Дерево красной птицы. Пробуждение огня
Шрифт:
Мунно громко расхохотался, запрокинув назад голову. Выступающий кадык задвигался на мощной шее, почему-то привлекая внимание Кымлан. Она еще больше разозлилась, теперь уже на саму себя и уставилась в пол, чтобы скрыть свои эмоции.
– Наверное он слишком сильно оберегал свою Избранную, боясь, что она может покалечиться, – Мунно приблизился к девушке и наклонился, уперев ладони в колени. Его лицо внезапно оказалось очень близко, и пленница инстинктивно отстранилась. Дикие черные глаза мохэсца вызывали в душе смесь страха и – как ни странно – желания обуздать этого дикаря. Стереть с его наглой рожи отвратительную усмешку и показать, что он – ничто по сравнению с достойными воинами Когурё. И с ней.
Мунно внимательно
– Советую поспать, лекарь предупредил, что еще несколько дней тебе нужен покой. Если не хочешь, чтобы рана открылась вновь, ложись и не делай глупостей.
С этими словами он откинул темно-красную ткань, которая отделяла его спальню от остальной части дома, и скрылся на своей территории, оставив Кымлан в полном раздрае. Слыша тихое шуршание за завесой, она терзалась тяжелыми мыслями.
Негодник-Чаболь поступил отвратительно. И его не могло оправдать даже желание спасти ее жизнь. В какое ужасное положение он поставил принца Науна своим письмом! Наверняка Его высочество считал Кымлан погибшей и горько оплакивал ее и бойцов, которых потерял в этом походе. Но Мунно, не зная истинного положения дел в Когурё, не предполагал, что это был блеф. Чаболь сильно преувеличил значение Кымлан для правящего дома. Пророчество, которое произнесла придворная шаманка в день рождения Кымлан, никто не воспринял всерьез. «В ночь, когда черный дракон закроет луну, из огня родится дитя, которое принесет долгий мир народу Когурё». Все ждали появления великого героя, но в ту ночь родилась Кымлан – дочь начальника дворцовой стражи.
Как женщина может принести мир и закончить кровопролитные войны? Немыслимо! Министры разочарованно вздохнули и решили, что шаманка ошиблась. Забыли о пророчестве и вернулись к своим делам. Но Кымлан ни на секунду не забывала о тех роковых словах. Большой уродливый шрам на левой ноге, будто вспомнив ту страшную ночь, когда она едва не погибла, едва увидев свет, протяжно заныл, вторя ее переживаниям.
Это проклятое письмо разбередит душу принца ненужными волнениями, потому что она точно знала, что Владыка не вернет дань ради сохранения жизни глупой девчонки, возомнившей себя великим воином.
Измученная горькими раздумьями, Кымлан наконец задремала.
Время шло, она уже потеряла счет дням, проведенным в заточении. И уже не помнила, как выглядит солнце, трава, небо и деревья. Кымлан томилась в подземелье, ужасаясь, как мохэ могут жить в этих погребах. Там было сухо и тепло, но ей не хватало воздуха, простора и свободы. Почти до рассвета она куталась в свою грязную, пропитанную кровью и потом одежду, и пыталась хоть ненадолго забыться болезненным сном. Рана на плече довольно быстро зажила, но сердитый Даон все равно продолжал ежедневно приносить ей отвратительное пойло, которое называл лекарством. Кымлан морщилась, кривилась, но послушно пила. Несколько раз приходил сгорбленный, тонкий старик, обвешанный какими-то странными амулетами, и, бормоча что-то, промывал и перевязывал рану.
Все ее мысли были в родном Когурё рядом с принцем Науном. Она извелась, переживая за господина, сердце которого сейчас наверняка разрывалось от невозможности ее спасти. В его чувствах она не сомневалась ни капли, зная, что любовь принца к ней хоть и запретная, но настоящая.
Бесконечными ночами она вспоминала родительский дом, отца и Дерево рода на вершине холма, куда она ходила, когда ее одолевали сомнения или тяжелые думы. Отец говорил, что этот дуб посадил еще великий государь Мухюль Тэмусин четыреста лет назад, и все женщины в роду ее матери ходили к нему молиться за своих мужей
Когурё… родная земля, которая воспитала ее смелой, непреклонной и полной гордости за свою страну. Все когурёсцы, от мала до велика чувствовали прочную связь с землей, на которой родились и выросли их предки. Она, словно то четырехсотлетнее дерево, вросла в их души и пустила корни глубоко в их сердцах, навеки привязав к себе. Когурё, воинственное, мощное царство, наводящее ужас на соседние племена и маленькие государства, не знало поражений и всегда отстаивало свое право владеть тем, чем пожелает. Какая досада: Избранная Небесами вдруг оказалась пленницей когда-то завоеванных варваров… Кымлан злилась, до боли стискивала зубы и комкала вытертое покрывало, которое ей выделил Мунно в качестве одеяла. У нее только два пути: либо умереть, либо сбежать. Оставаться в плену было невыносимо.
Однако где-то в глубине души она была благодарна сыну вождя за то, что он оставил ее у себя и в общем-то относился к ней с уважением. Конечно, это была скорее жалость к женщине, попавшей в беду, но для Кымлан в ее положении этого было достаточно. Да и еда, которую два раза в день перед ней ставил Даон, была куда лучше той отвратительной похлебки, которую она ела в клетке с Чаболем. Но сердце ее рвалось от неизвестности, и пленница не прекращала изобретать планы побега.
Две попытки выбраться из этого удушающего погреба не увенчались успехом. Мунно не обманул, сказав, что ее круглосуточно охраняют. Даон рассвирепел, как только заметил ее, тихо крадущуюся вверх по ступеням, и молча толкнул обратно, отчего Кымлан кубарем скатилась по ступеням прямо под ноги проснувшемуся Мунно. Он по обыкновению только ухмыльнулся и, налив воды в глиняную чашу, жадно выпил залпом.
– Ты пытаешься сохранить дань или свою жизнь? – спросил он, ленивым движением запахивая на груди легкий ночной халат. Он совсем не выглядел сонным, будто и вовсе не ложился спать. Черные, дикие глаза безотрывно смотрели на Кымлан, будто пытались пробраться к ней в душу и узнать, что там.
– Я не собираюсь отвечать, – отрезала девушка и отвернулась, сердито сопя. Она не знала, как себя вести. С одной стороны, Мунно купился на уловку Чаболя и теперь считает ее Избранной. Это давало какую-то надежду на то, что ее по крайней мере не будут насиловать и пытать, снижая тем самым ее ценность. С другой – она понимала, что обман раскроется сразу же, как только прибудет гонец из Куннэ, и станет ясно, что в Когурё она никто. Просто дочь начальника дворцовой стражи, которая решила поиграть в войну.
Сколько Кымлан себя помнила, это всегда было ее болью: отец, потрясенный трагичной смертью жены, видел смысл своего существования в дочери, которую почти вознес на пьедестал. Он один искренне верил в Пророчество и считал Кымлан особенной. Воспитанная военным, убежденным в ее великом будущем, и с детства подвергаясь насмешкам из-за своей несостоявшейся миссии, Кымлан изо всех сил пыталась доказать, что предсказание придворной жрицы правдиво. Что глупые старики-министры ошибаются, и она действительно рождена для великой цели. Уже в семь лет она вполне сносно владела основными приемами боя на мечах, а в шестнадцать умолила принца взять ее с собой в поход за данью к Мохэ. Наун, всю более или менее сознательную жизнь влюбленный в Кымлан, сначала наотрез отказался, но в конце концов она смогла убедить его, говоря, что рядом с ним ей ничто не угрожает. Как оказалось, она ошиблась: принц спасся, а она в плену, и ее будущее весьма туманно. Словно Небеса все еще раздумывают, как нарисовать линию ее Судьбы: прямой и ясной или тонкой и извилистой? А может быть вообще оборвать ее прямо сейчас.