Дерево красной птицы. Пробуждение огня
Шрифт:
– Но она же ваша дочь, как вы… – Наун опешил, не предполагая, что для Чильсука честь воина окажется важнее жизни единственной дочери.
– Если бы Владыка отдал приказ вызволить Кымлан из плена, я бы первый бросился ее спасать. Но мы солдаты и присягнули государю. Если нарушим приказ, то вся наша жизнь потеряет смысл. Я хорошо знаю свою дочь, она была готова к этому, иначе отказалась бы от похода. Позвольте ей умереть как воину, – генерал склонил седую голову, и у Науна опустились руки. Единственный человек, на поддержку которого он рассчитывал, только что отвернулся от него. Принц видел, с каким трудом Чильсук держит лицо, и сердце
Но Наун был молод и пока еще не научился ставить интересы государства выше собственных. И, несмотря на решение отца и предупреждения Чильсука, он решил рискнуть всем. Едва дождавшись темноты, Наун коротко кивнул верному, молчаливому Набому и тихо выскользнул из своей комнаты. Оглядевшись, принц, уже приготовившийся к сражению с охранявшими его стражниками, с удивлением обнаружил, что возле его покоев никого нет. Возможно, отец подумал, что после решения Совета вопрос о пленных закрыт. Но он ошибся. У Науна не было никакого плана, только решимость и любовь, которые приказывали нарушить решение Совета и спасти любимую любой ценой, даже ценой своего положения. Он не мог просто остаться во дворце и жить спокойной, сытой жизнью.
В королевской спальне лампы были потушены, значит отец уже спал. Не давая себе времени на раздумья, принц перемахнул через каменный забор и помчался к конюшне. У него не было возможности подготовить лошадей, поэтому он был собран и готов к предстоящему сражению с караульными. Набом следовал за ним по пятам и не задавал вопросов, по многолетней привычке подчиняясь хозяину. Дорога была пуста, по пути им не встретился ни один человек, лишь сапоги, шуршащие по каменной крошке, нарушали тишину безлунной ночи. Тем громче и неожиданнее в непроглядной темноте зазвенел металл, и острый клинок со свистом рассек воздух в опасной близости от горла принца. Наун отшатнулся так резко, что чуть не опрокинулся на спину.
Из мрака один за другим выползли факелы, которые осветили высокую фигуру, показавшуюся из-за угла. Наун мгновенно узнал министра Ёна, который, заложив руки за спину, неспешно направился к беглецам.
– Что вы делаете здесь в такой час, Ваше высочество? – министр остановился и знаком показал воину, державшему меч, опустить клинок.
– А вы? – задыхаясь, спросил Наун, оглядывая личную охрану министра. Что он задумал?
– Как видите, пришел спасти вас от огромной ошибки, – молодое лицо, с едва обозначившимися бородкой и усиками, выражало глубокое разочарование.
– Это вы убрали стражу из моих покоев? – принц прикидывал свои шансы добраться до конюшни, если вступит в бой с охранниками министра. К сожалению их было не менее двух десятков, и даже такой первоклассный боец как Набом, не сможет их одолеть.
– Было очевидно, что вы совершите какую-нибудь глупость и опять впадете в немилость. Уж лучше о вашем промахе буду знать только я.
– Это вас не касается. Сделайте вид, что ничего не видели, – быстро проговорил Наун и дернулся в сторону, но меч вновь зазвенел над его ухом, и он остановился.
– Ошибаетесь. Я министр Когурё, и меня касается все, что может навредить стране, которой я служу. А вы сейчас – самый опасный враг, – Ён Чанмун склонил голову, словно извиняясь за дерзкие
– Я должен хоть что-то предпринять, разве вы не понимаете? – к стыду, Наун услышал в своем голосе слезы. Это было очень унизительно.
– Хорошо, я вас опущу. Что же будет дальше? – деловито продолжил молодой министр. – Нарушив приказ государя, вы тайком проберетесь в племя мохэ. Вас непременно схватят, и тогда ваш отец и вся страна окажется в опасности. Представьте, какие требования выставят мохэ, имея такого заложника как вы?
– Я не могу… не могу отказаться от Кымлан… – прошептал Наун, бессильно опуская руки.
– Вы уже отказались от нее, когда вернулись в Когурё, оставив ее биться с мохесцами. Вы сделали свой выбор и готовы были смириться с ее смертью. Так что же изменилось сейчас?
– Она выжила и нуждается в моей помощи.
– Вы никому не можете помочь, если у вас нет силы. А сила – это власть.
Тяжелое молчание повисло в узком переулке.
– Что вы хотите этим сказать? – тихо спросил Наун. В свете факелов лицо министра выглядело устрашающе.
– Вы умны и прекрасно поняли, о чем я говорю, – кривая усмешка исказила обрамленные редкой растительностью губы. – Вы должны стать сильнее, чтобы защитить то, что вам дорого. А сейчас… идите к себе, пока Владыка не узнал о вашем сумасбродном поступке.
Наун колебался. Бушевавшие внутри чувства раздирали его на части, но самое главное, он понимал, что Ён Чанмун прав. Он ненавидел свою беспомощность и необходимость повиновения, которые должен проявлять как младший сын. Родившись принцем, он был никем. И его слово было пустым звуком.
– Что мне делать, министр? – он чувствовал себя опустошенным и растерянным. Трусливым, жалким и глубоко несчастным.
– Когда придет время, просто возьмите мою руку, и я позабочусь, чтобы вы получили все, чего пожелаете.
Бродя по тихому дворцу, Наун не переставал думать о том, что сказал ему министр Ён. Что он имел в виду? Получить власть? В королевской семье это значило только одно: стать Владыкой, но даже мысль об этом была равносильна измене. Старший принц Насэм давно был объявлен наследником престола, и Наун до сегодняшнего вечера не мог даже представить себя на его месте. Слишком это было невероятно. Хотя в истории Когурё и были случаи, когда младший сын становился Владыкой, но Наун никогда не считал себя достойным трона. И поэтому слова министра стали для него полной неожиданностью. Он не был мудр, как Насэм, не столь образован и, что греха таить, не умел владеть собой так, как это следовало Владыке. Ён Чанмун был прав: сегодняшним безрассудством принц едва не поставил под удар благополучие страны. Так почему же министр так сказал? Зачем бросил зерно сомнений в совсем не плодородную почву, ведь оно там никогда не прорастет. Если его хорошо не поливать…
Ночь была безлунной, небо с вечера затянули тяжелые облака, обещая пролиться дождем. В сумраке ночи Наун едва видел каменный мост, перекинутый через водоем возле покоев принцессы Ансоль. Погрузившись в свои переживания, он даже ни разу не навестил ее, не спросил, как она, не утешил, ведь Кымлан была важна и для нее.
Поднявшись на мост, он оперся на перила и уставился в черную воду, которая не отражала ничего, кроме тьмы в его душе. От пруда пахло тиной и илом.
– Она вернется, – нежный голос прозвучал совсем рядом, и теплая рука мягко легла на его плечо.