Десятый круг ада
Шрифт:
Наугад раскрыл томик и прочел первое попавшее в глаза стихотворение великого немецкого поэта.
Кипит тоска в моей грудиИ днем и ночью темной.И не уйти! И нет пути!Скитаюсь, как бездомный.Иду за Гретой, Грету жду,Чтоб ей сказать хоть слово.Но только к Грете подойду,Как убегаю снова…Гейневская Грета тут же напомнила Настю. Бедная, несчастная девушка. Что с ней сейчас? Как могло случиться, что они оба, точно глупые кролики, попали в западню?
Медленно тянулись для Шмидта часы ожидания. Ночью он не смыкал глаз, не спалось и днем. Таинственное одиночество мучило его. Иногда к нему заходил тот же самый молодой партизан, ставил в котелке еду и быстро уходил. Ему вернули документы и все письма отца, чему он был особенно рад. Не отняли у него и ценности — в частности, золотые швейцарские часы, которым завидовал сам полковник Голльвицер. А ведь партизаны, как писали немецкие газеты, являлись бандитами и грабителями.
Лишь на вторую ночь забылся коротким тревожным сном Шмидт, но вскоре проснулся от прикосновения руки знакомого партизана. У землянки его ждали еще несколько вооруженных партизан. Они повели Шмидта по темному лесу одним им известной дорогой. Шли долго. Наконец лес кончился, и они очутились на сравнительно большой поляне. Бросились в глаза три яркие точки горевших костров. Донесся рокот моторов, и на партизанский ночной аэродром приземлился самолет. Подошел «гигант», с которым он беседовал в штабной землянке, и молча указал на самолет.
Сердце Шмидта сжалось от страха. Он понимал, что все кончено. Если здесь в лесу и была какая-то, пусть самая ничтожная, надежда на освобождение от партизан карательными немецкими частями, то в глубоком советском тылу его уже никто не спасет. Оставалась единственная надежда — самолет собьют в воздухе немецкие зенитчики, и тогда он, капитан Альберт Шмидт, с честью погибнет по-солдатски.
19
— На сходку! На сходку! — орали полицаи, бегая от одного дома к другому. Прикладами винтовок они стучали по наличникам до тех пор, пока в окне не показывалось испуганное лицо хозяина или хозяйки. Того, кто не спешил выходить на улицу, они силой вытаскивали из дома и под конвоем вели к сельской церкви — месту сходки.
Староста с паперти оглядел полутысячную толпу и, убедившись, что полицаями люди собраны со всех окружавших село деревень, громко оповестил:
— Селяне! Сейчас с вами будет говорить господин Пенитш. Слушайте его внимательно, селяне!
На паперть важно поднялся лысый пожилой мужчина в светлом костюме. Приняв театральную позу, он не спеша, явно красуясь перед собравшимися, заговорил на немецком языке. Переводчик тут же переводил угрюмо молчавшей толпе. Пенитш расхваливал положение славянских рабочих в Германии, призывая крестьян добровольно поехать туда на работы.
— Прошу добровольцев по одному выходить на паперть для регистрации, — закончил Пенитш длинную речь.
Толпа заколыхалась, загудела, Пенитш терпеливо ждал, однако к нему никто не подходил. Укоризненно поглядел на смутившегося старосту. Тот виновато пожал плечами — дескать, я здесь ни при чем. Народ собран, ну а дальше уже дело гостя агитировать людей покинуть родные, обжитые места и отправиться в неметчину.
— Кто желает поехать в Германию? — снова последовал вопрос.
Толпа еще сильнее заколыхалась и громче загудела. Люди, с детства знавшие друг друга, подозрительно оглядывались, боясь увидеть среди своих предателя.
«Тупицы, скоты, свиньи, — ругал про себя Пенитш крестьян. — Пухнут от голода, мрут как мухи, а ехать на приличные заработки и удовлетворительное питание не хотят». А так требовались добровольцы в пропагандистских целях!
— Последний раз спрашиваю: есть добровольцы? — с угрозой спросил он.
— Есть!
Толпа мгновенно притихла и замерла. Сотни глаз с ненавистью устремились на высоченного бородатого мужчину, пробирающегося к паперти.
— Кто, кто этот холуй? — послышался женский голос.
— Ладушкин Федька. Михалишек. Али не узнаете?
— Матери-то, поди, каково? — допытывался все тот же голос. — Родила такого ирода…
— Умерла мать-то.
— Хорошо, что не дожила до такого позора…
Ладушкин, не обращая внимания на злобные упреки земляков, взошел на паперть.
— Есть доброволец! — повторил он. — Кто регистрировать меня будет?
Пенитш одобрительно закивал. Ему явно пришелся по душе русский великан-бородач. Такого физически крепкого слугу захочет взять к себе любая немецкая семья.
Оформив необходимые документы у старосты, Пенитш увез с собой на машине в Псков единственного добровольца. В конторе Ладушкину было выдано направление на работу в Германию и пропуск. В этот же день его вместе с уже подобранной группой рабочих посадили в концевой вагон поезда, следующего через всю Прибалтику и Пруссию в Берлин. Сопровождал их дряхлый, морщинистый старик солдат, должно быть призванный из запаса.
Поезд шел медленно, подолгу задерживался на узловых станциях. К месту назначения прибыли лишь на третьи сутки. Русских рабочих в Берлин не пустили. Вагон отцепили в пригороде, и солдат-охранник повел своих подопечных на пересыльный пункт. Сдав «живой товар» под расписку дежурному полицейскому, конвоир отправился обратно в Псков.
Вновь прибывшую партию славян завели в столовую, где им налили по миске жидкого гороха и дали по куску черного хлеба. Не успели они отдохнуть после еды, как раздалась команда всем славянам пройти на пустырь, огороженный высоким дощатым забором. Это и был берлинский рынок торговли рабочей силой, куда со всех концов Германии приезжали за дешевыми восточными рабами.
Вывезенных из России мужчин, женщин, подростков и даже детей расставили в один большой круг по всей площадке в двух метрах один от другого, с таким расчетом, чтобы будущий хозяин мог свободно ходить возле «товара», проверяя его физические качества. «Так это же чисто средневековый невольнический рынок!» — ужаснулся Ладушкин. Он заметно выделялся своим ростом и богатырскими плечами среди соотечественников, стыдливо переживающих унизительную для человека процедуру «найма» на работу к немецким хозяевам.
Торговлю восточной рабочей силой открыл сам начальник пересыльного пункта, светловолосый, с заметным брюшком мужчина. Его внимание, как и внимание покупателей, сразу же привлек бородатый великан. Толстый фермер, ростом едва достигавший груди Ладушкина, обошел кругом «товар», удовлетворенно прищелкнул языком.
— Мне такой и нужен. Для строительства дороги. Камни таскать.
Начальник пересыльного пункта согласно кивнул.
— Я хотел бы работать в хозяйстве, где есть коровы и лошади, — заявил через переводчика Ладушкин.