Десятый круг ада
Шрифт:
— Пойдешь, куда берут…
— Я опытный зоотехник, — стоял на своем Ладушкин. — Окончил ветеринарный техникум, — он протянул свидетельство начальнику пересыльного пункта.
— Дипломированный зоотехник? — удивился тот. — Очень хорошо!
Начальник пересыльного пункта тотчас же смекнул, что русского мужика с такой специальностью с огромной выгодой можно сбыть какому-нибудь богатому фермеру. Не так-то часто приезжают из России зоотехники, требуются они на любую ферму. Он отвел Ладушкина в контору, соображая, кто из знакомых ему фермеров заплатит побольше за ценного специалиста.
— Мы еще в техникуме изучали, что в Германии очень породистые коровы и плодородные земли, — продолжал Ладушкин.
— Да, Германия славится животноводством и землями!
— Нам говорили, что особенно хороши фермы на юго-востоке от Берлина…
«На юго-востоке самые известные фермы у баронессы Ирмы фон Тирфельдштейн», — невольно подумал начальник пересыльного пункта. О самой баронессе он слышал, что она очень влиятельная особа, ее принимают в самых высоких кругах рейха. Баронесса предпочитает иметь восточных рабов. В тупике для нее уже стоят два товарных вагона с белорусскими крестьянами, только ночью прибывшие из России. Наверняка среди них нет ни одного зоотехника. Так почему не продать ей такого опытного специалиста? Без сомнения, баронесса хорошо отблагодарит его, она всегда признательна за услуги.
Из своего кабинета начальник пересыльного пункта позвонил в Оберфельд. Баронесса, приехавшая в подберлинское имение для осмотра восточных рабов, оказалась дома. Она охотно взяла предложенного ей русского зоотехника — знающего ветеринара не было на ее фермах.
— Поедешь в Оберфельд. Будешь работать на фермах баронессы Ирмы фон Тирфельдштейн, — распорядился вышедший из кабинета начальник пересыльного пункта.
Ладушкин подумал, что ослышался. В сам Оберфельд? Не оговорился ли немец? Это же подлинное счастье! При разработке задания ему ставилась задача обосноваться где-нибудь поблизости от усадьбы баронессы и потом уже находить способы перевода в Оберфельд. Сейчас же все упрощалось, расчетливым начальником пересыльного пункта он был запродан, жадной до дешевых восточных рабов баронессе Тирфельдштейн.
Дежурный отвел его к двум стоящим в тупике товарным вагонам, на дверях которых мелом были выведены крупные надписи «Оберфельд», и сдал солдату-конвоиру. Проверив документы, конвоир показал Ладушкину на передний «мужской» вагон; во втором — размещались женщины. Обрадованный Ладушкин одним махом запрыгнул в вагон, шумно вздохнул. На его появление никто не обратил внимания, молчаливые пассажиры лежали на двухъярусных нарах, уткнувшись головами в прихваченные с собой жалкие пожитки.
— Здорово, русаки-гусаки! — приветливо прогудел Ладушкин. Ответа не последовало. — Онемели, братцы-славяне, что ли?
От серой котомки оторвалась кудлатая голова заросшего щетиной пожилого мужчины.
— В неметчине онемеешь и ты. Ишь какой прыткий выискался, — с неприязнью произнес он.
— Выше головы, земляки! Где наша не пропадала, — ухмыльнулся Ладушкин. — Кто у вас здесь за старшого? — поинтересовался он.
— Немцы тут старшие-то, — буркнул кудлатый.
— Немцы немцами, а у нас должен быть свой воевода. Так кто за воеводу?
— Вот приставучий! Сказано же — никого…
— Тогда я буду за атамана! — изрек Ладушкин. — Будем голосовать…
Кудлатый осклабился, подтолкнул соседа: гляди, мол, какой отчаянный нашелся. Бородатому пришельцу без злобы сказал:
— Тут тебе не Советы! Узнают фрицы — так холку натрут.
— Легче будет хомут надевать! — ответил Ладушкин. — Так кто за мою кандидатуру?
Пассажиры вагона молчали, не принимая всерьез разухабистых слов бородатого великана. Пусть себе покуражится до прибытия к месту работы. А там хозяева быстро собьют ему спесь.
Ладушкин с минуту выждал, потом полушутя-полусерьезно произнес:
— Молчание — знак согласия! Благодарю за доверие, славяне! Отныне я ваш атаман. Мне по праву принадлежит теперь первая чарка и… первая палка. А в общем, держись за меня, русаки-гусаки! И в неметчине не пропадем. Гурьбой легче неволю переносить…
Подошел маневровый паровоз, подцепил вагоны и, натужно дыша паром, потащил их из тупика на запасный путь, где формировался состав. Через полчаса товарняк, громыхая на рельсах, помчался на юго-восток.
Выгружались белорусские рабочие на маленькой, чистенькой станции. Их уже ждали присланные баронессой приемщики с двумя конными повозками, на которые было приказано погрузить привезенные с собой котомки.
— Шевелись, шевелись, русаки-гусаки! — кричал на неуклюжих мужчин Ладушкин. — Эй, русыни-гусыни, быстро-живо у меня! Это вам не маменькин дом! — торопил он нерешительных женщин.
Бородач бегал от вагона к вагону и, к удовольствию приемщиков баронессы, энергично подгонял медлительных славян. Он проверил, не остался ли кто под нарами, потом построил рабочих и, взяв у конвоира список, произвел перекличку. Убедившись, что все на месте, приказал двигаться строго за повозками. Сам всю дорогу бегал вдоль растянувшейся колонны и следил за порядком.
— Не отставать, не отставать! Шире шаг! — то и дело слышался его громкий голос.
Рабочие вначале враждебно смотрели на новоявленного «воеводу», а затем постепенно привыкли к его зычному, но беззлобному голосу и охотно выполняли команды бородача. Ведь он один из них не потерял бодрости духа на чужой земле и вселял в их убитые горем сердца маленькую уверенность в себе, в своих силах.
Лишь к вечеру по извилистой проселочной дороге колонна добралась до Оберфельда. Повозки остановились возле двух небольших приземистых бараков, заранее сооруженных для восточных рабов. В ближнем предполагалось разместить женщин, а в дальнем — мужчин. Усталые люди мечтали поскорее добраться до места, но появившийся управляющий имением Отто Фехнер сказал, что хозяйка-баронесса пожелала лично посмотреть на прибывших славян. До ее приезда никто не смеет идти в бараки.
Ладушкин построил людей на зеленой лужайке и еще раз произвел по списку перекличку, дабы получше познакомиться с каждым. Управляющий, прихрамывая на правую ногу, прошелся перед строем. Рабочие невольно обратили внимание на его сильные, мускулистые руки с большими натруженными кистями. Едва ли устоишь от их удара, если вдруг «хромоножка» — так мысленно окрестили рабочие управляющего — станет самолично наказывать за какую-либо провинность или упущение в работе.
Ладушкин сразу узнал Фехнера. Отто заметно постарел, чуть сгорбился, и оттого хромота его стала заметней. Ведь сколько лет прошло с той сталинградской встречи. Признает ли его Фехнер? Ладушкин с волнением следил за ним. Отто придирчиво осматривал прибывший в его распоряжение «товар». На бородача-великана он лишь чуть покосился.