Дети богов
Шрифт:
– Ты не борзей, племянничек. С дедом своим говорил?
Я усмехнулся.
– Дьюрин мне не дед.
– Не дед, значит? А кто тебя, сопляка, на коленях качал? Кто тебе сказки рассказывал? Кто тебя поил, кормил, одевал, какашки твои подтирал, пока ты сам и на горшок-то ходить не умел, а? Быстро, племяш, от родства отказываешься.
– Да пошел ты.
– Я-то пойду. А ты послушаешь. Что тебе дед сказал?
Я пожал плечами.
– Муть какую-то нес про Рагнарек.
– Муть, значит, – протянул Однорукий. –
– Ты мне, дядя, мозги не пудри. Говори, что имеешь сказать.
– Хорошо. Я имею сказать следующее: дед твой прав. Близится Рагнарек. И ты, мальчик, к этом имеешь очень прямое отношение.
Я почувствовал, что снова зверею. Привстав, я прошипел в лицо Однорукому:
– Я тебе кто: Фенрир? Мировой змей Ермунгард? Или, может, сам Локи?
– Ни то, ни другое, ни третье. С Фенриром мы и без тебя разберемся.
Я кивнул на его протез.
– Вижу я, как вы с Фенриром разобрались.
– У зверя – натура звериная. Ничего, он еще к нам сам на брюхе приползет, когда дотумкает наконец, что в одиночку Рагнарек ему никак не спроворить.
Вот этого я не ожидал.
– А он что, хочет?
– Капитан-то наш? Из шкуры рвется. Только вот слово «сотрудничество» ему плохо знакомо. Хотя волк, вроде, животное стайное – должен понимать иерархию.
– Какие мы слова знаем. Может, он одиночка?
– Ага. Он-то одиночка. Но звериной лапой меч Тирфинг не поднять. Не дастся волчине клинок. Его дело: солнце жрать, и ничего более. А меч воздеть должен человек…
– Я не человек!
Однорукий усмехнулся.
– Я знаю, кто ты такой. А ты-то сам знаешь?
Туше. Я потер подбородок.
– Этот твой Гармовой. Он что, и правда сын Локи?
– Сын. Почему бы ему не быть сыном?
– А как же водопад, кишки?
– Кишки, – хмыкнул Однорукий. – Кишки, племянничек – это все литература. Для таких вот дурачков, как ты, чтобы не совались, куда не след. Давно сбежал Локи, гуляет где-то, урка поганая. Совсем уже от дури оскотинился.
Я снова забарабанил по столу.
– Хорошо, Фенрир у вас есть. Энтузиаст. Наверняка и другие энтузиасты найдутся. Зачем я вам сдался?
– Ну ты что, племянник, совсем тупой? А не должен бы, с такими генами. Ты – своего отца последний сын. Кому, как не тебе? Нету у Воина больше детей, нету, понимаешь? Все кончились.
– А Рыжебородый?
– Нет у нас нынче Рыжебородого. Да ты на грозу глянь: электричество одно. Такие ли грозы были…
Он пригорюнился. Я поморщился.
– Все. Закрываем вечер воспоминаний. Ты поговорил, дядя? А теперь я скажу. Пошли вы со своим Рагнареком знаете куда? Ага, вот туда и идите.
Я встал, сделал знак своим бойцам. Старик молчал. Я обернулся к нему.
– Бывай, Касьянов Матвей Афанасьевич.
Я уже выходил из беседки, когда он негромко сказал мне вслед:
– Ты, Ингве, очень похож на своего отца. Тебе говорили?
Я остановился. Старик продолжал:
– Он тоже никого слушать не хотел. Только в конце концов все равно пришлось.
– И где же он сейчас? – спросил я.
– Там, где ему быть и следует. И ему, понимаешь ли, очень обидно будет узнать, как тебя окрутил некромант.
Я вернулся в беседку. Сел.
– Что же ты остановился, племянничек? Хотел уходить, уходи.
Я скрипнул зубами.
– Вот только играть со мной не надо. Каким боком во всей этой истории замешан Иамен?
– Иаме-ен… – Однорукий ухмыльнулся.
Вытащил из кармана полушубка трубку, неспешно набил ее, раскурил. Я почувствовал, что снова хочу его удавить. Очень хочу. Жаль, руки коротки. Пока.
Старик выпустил колечко сизого дыма.
– Иамен, – повторил старик. – Вот какое он, значит, сейчас носит имечко.
– А раньше?
– Раньше он по-разному назывался. Обычай у него такой – имена менять каждую декаду.
– На себя посмотри.
– А что мне на себя посмотреть? Себя я знаю, каждое утро, когда бреюсь, в зеркале вижу. А его, представь, не видел ни разу. Хи-итрая бестия. Осторожная.
– С вами станешь осторожным.
– Не льсти, племяш, не льсти. Нам до твоего Иамена… Примерно как тебе с твоими побратимами голозадыми до нас.
Я сжал кулаки.
– Дядя, ты либо трепись, либо говори по делу. Откуда ты о нем слышал? Что? Чего он добивается? Зачем водил меня за Наглингом?
Однорукий отложил трубку и задумчиво посмотрел на меня.
– А чего добивается пшеничная ржа? Чего хочет гангрена? Ты хоть знаешь, кто твоему Иамену папаша?
– Представь, знаю.
Кажется, старик удивился.
– А как же этот ваш слоган, дядюшка: «Сын за отца не отвечает»?
Однорукий подергал ус и сказал:
– Это смотря какой отец. И какой сын. В общем, трепаться тут и вправду нечего. Если не срубить старое дерево, сожрет его гниль. Вот этого твой Иамен и добивается.
Я нахмурился. С одной стороны, понятно. Сын Эрлика и сам некромант – чего он еще может хотеть? С другой…
– А если дерево срубить, что останется?
– Останется место под новый саженец.
– Типа, когда Бали и Бальдр будут гулять по заливным лугам под новыми луной и солнцем? Мне всегда казалось, что это утешение для смертных, которые боятся заглянуть в глаза собственной судьбе.
– Про Бали и Бальдра я не знаю. Об этом тебе лучше Тирфинг расскажет. Если ты его, конечно, отыщешь. И ты ищи, племянничек, ищи – иначе скоро всем нам под некромантову дудку плясать придется.