Дети богов
Шрифт:
Я прочел кое-что о заговоре, но недостаточно, чтобы долго поддерживать беседу в этом ключе. Надо было срочно менять тему. Я не нашел ничего лучшего, чем брякнуть:
– Как вы жили все эти годы?
Отто снова посмотрел на меня со старческой благожелательностью.
– Хорошо жил. Хотелось бы, конечно, пожить и еще, однако я и так нахватал у судьбы лишнего. Я не боюсь смерти. Скажите, Клаус, как оно там?
– А ваш вчерашний гость вам не рассказывал?
– Эрвин? Нет, старый лис расспрашивал меня об Африке [11] .
11
Речь, видимо, идет о фельдмаршале Эрвине Роммеле.
Разговор явно уклонялся не туда. Я пошел на второй виток.
– Вы говорили о нитях судьбы. Вам, Отто, никогда не приходило в голову, что их можно… разрубить?
Старик нахмурился и отставил чашку. Некоторое время он вглядывался в меня, в красноватых отблесках искусственного огня и желтом ореоле лампы. Наконец, пожевав тонкими морщинистыми губами, произнес:
– Знаете, мне кажется, что вы не Клаус.
«Приехали», – подумал я.
– А кто же, по-вашему?
Старик повозил по столу длинными пальцами, нащупал переключатель лампы и вдруг повернул его так, что светильник вспыхнул на полную мощность. Я вскинул руку к лицу: мой зрачок все еще не привык к резким перепадам света.
– Да, вы не Клаус, – сухо сказал старик. – Можете снять повязку.
Я хмыкнул и стащил черный наглазник. Отто некоторое время смотрел на меня, склонившись вперед и положив руки на колени. Наконец сочувственно покачал головой и спросил:
– Было очень больно?
Такого вопроса я не ожидал и слегка растерялся.
– Не слишком приятно, когда вытекает глаз.
Старик опять пожевал губами и неожиданно выдал следующее:
– Вы не должны его винить. Конечно, Йозеф иногда ошибается, и цена его ошибок велика. Однако представьте, что случилось бы, если бы он бездействовал.
Так, с меня хватит. Я сдернул фальшивый протез и снова нацепил повязку, и только потом поинтересовался:
– Кто такой Йозеф?
– Йозеф Менне. Так, по крайней мере, он представился мне тогда, в сорок шестом. Возможно, вы знаете его под другим именем.
– Давайте сразу договоримся. Я, как вы понимаете, не собираюсь причинять вам вреда. Но хотел бы услышать правду. Для начала, удостоверимся, что мы говорим об одном и том же… человеке. Тридцать пять-сорок лет, темные волосы с сединой. Невысокий, светлые глаза, серые или серо-голубые…
– Да, да, да, – нетерпеливо ответил старик. – Йозеф Менне. Чудотворец, убийца, провидец и поэт.
– Поэт?
– А вы не знали?
– Не успел познакомиться с этой стороной его многогранной личности.
Старик с усилием поднялся и прошаркал к книжным полкам. Роясь среди каких-то старых разнокалиберных томов, он спросил, не оборачиваясь:
– Вы читаете по-русски?
– И на многих других языках.
– Хорошо.
Тяжело опираясь на трость, Отто развернулся и проковылял к столу. Бросил на диван рядом со мной тонкую тетрадку.
– Пролистайте на досуге.
Я открыл тетрадь на развороте. Пожелтевшая от времени бумага. Чернильные строчки: действительно, стихи. «Погляди-ка, Грег…». Поглядим позже.
– Он часто вас навещает?
– Не так чтобы часто. Я бы предпочел, чтобы он заходил почаще: все-таки, согласитесь, мертвые – хотя и благодарная, но скучноватая аудитория.
А старик, оказывается, не столь уж безумен…
– Мертвые не сообщают последних новостей и не задают вопросов.
– А он?
– С ним мы подолгу беседуем. Многие его взгляды мне неприятны, я бы даже сказал, отвратительны…
– Тем не менее, меч вы ему отдали? Чем он вас подкупил: излечением от рака? Вселенскими тайнами?
Отто строго поглядел на меня:
– Вы, молодой человек, забываетесь. Йозеф ничем меня не подкупал. Я выслушал его. Точнее, мы долго говорили – в горах было холодно, мы жгли костры в пастушеских шалашах, совсем растрепавшихся за зиму. Костры жгли в ямах, чтобы не заметили патрули. Я не мог спать, да и не хотелось – казалось ведь тогда, что дни мои сочтены. Зачем же тратить на сон последнее? И мы беседовали. Правда, под конец уже больше молчали. Я стал так слаб, что едва мог проглотить кусок хлеба и сделать пару глотков воды. Когда мы подходили к монастырю, Йозеф практически тащил меня на себе.
– И меч…
– Меч я не отдавал ему до самого монастыря.
– Ага, – сказал я по-русски, – я понесу чемоданы, а ты, Крокодил Гена, понеси меня.
– Что?
– Не обращайте внимания. Глупая шутка. Так о чем же вы говорили?
– Всего не описать. О жизни. О смерти. О книгах. Об истории. О нашем детстве – я почему-то чувствовал, что многое ему могу рассказать. О старых богах. Об его отце. О берсерке Арнгриме и его сыновьях… вы ведь знаете эту сагу?
– Вроде бы знаю. Многодетный папаша, который отобрал меч у русского конунга? Одна из первых жертв меча?
Старик усмехнулся.
– Боги и над ним зло подшутили. Вы, кажется, не в курсе, что господин Менне продолжает, в некотором роде, дело своего отца?
– Могу себе представить.
Старик покачал головой.
– Вы либо делаете вид, что меня не понимаете, либо мы говорим о разных вещах. Эрлик Черный ведь не всегда был тем, кто – или что – он есть сейчас. Некогда он был королем и бардом…
– Так вот откуда взялись поэтические таланты нашего общего друга.
– Не смейтесь, молодой человек. В этой давней печальной истории очень мало смешного. Известные вам господа – на старом Севере их именовали Высокими – затеяли свою грязную возню с мечом отнюдь не в первый раз.
Вот тебе новость!
– Я слушаю.
– Послушайте. Арнгрим, как вам, возможно, известно, а, может, и нет, был сыном Рыжебородого…
– Еще один полукровка?!
– А вы считаете себя исключением? Единственным и неповторимым? Ошибаетесь, молодой человек. Впрочем, мысль о собственной исключительности присуща молодости…
– Я старше вас по крайней мере на пять сотен лет.
– А я говорю не о возрасте. Не о биологическом, или, если вам угодно, хронологическом возрасте. Я говорю о психологии.