Дети богов
Шрифт:
Гармовой отскочил к окну, отряхиваясь, принял на всякий случай оборонительную стойку и заорал:
– Да в чем дело?!
Я медленно поднялся: так мертвец, наверное, лезет из могилы или вздергивается над каменным полом часовни.
– Твой Отто… Скотина отдала меч некроманту. Добровольно.
– Так а я, блин, о чем?..
Глава 2. Разговор с Отто
В Торонто уже вовсю цвели тюльпаны. Попадались, конечно, и нарциссы, и прочая цветочная пестрота, но тюльпанов было море. В аккуратных палисадничках перед домами, в парках, на клумбах перед муниципальными зданиями, всех цветов, от белого до бордового и черно-бархатного. Тюльпаны обычные, тюльпаны махровые, тюльпаны с вырезанными, будто лобзиком по ним прошлись, лепестками. Пока надо мной трудился гример, я успел расспросить его о причинах такого тюльпанного
…Впервые услышав о плане Гармового, я сначала выругался, а потом долго ржал. Если что-то и способно было вывести меня из серого депрессивного морока, так это именно подобная авантюра.
Сам Гармовой к старичку подкатился полгода назад. Бывший член интересной организации «Анэнербе», глава отдела, занимавшегося германским материальным культурным наследием (какое, Тирфинг, к Фенриру, их наследие? Скорее уж русское), жил в Торонто уже более сорока лет. Преподавал в университете, на пенсию вышел всего три года назад, когда память совсем уже стала подводить пожилого историка. Чудесное там излечение или нет, а время своего не упустит. В факультетском списке ушедших в отставку профессоров он значился под фамилией Йововиц. Национальность и паспортный возраст сменил, а вот имя оставил прежнее. Сейчас пенсионер обитал в двухэтажном коттедже на одной из городских окраин. Выращивал – сюрприз, сюрприз! – тюльпаны. Каждый день выводил на прогулку черного пуделя по кличке Арлекин. Не расставался с фетровой шляпой и тросточкой.
Когда бравый капитан навестил старика, во всей красоте и блеске длинных белых зубов, Отто посмотрел на болезного, посмотрел да и захлопнул дверь у него перед носом. Успев, впрочем, известить Гармового, что меча у него нет, и искать клинок бесполезно.
– Странно, как это вы беднягу на дыбе не растянули, – сказал я, выслушав краткое повествование капитана.
Мы снова перешли на «вы» и сохраняли подобие ледяного нейтралитета.
– А чего его растягивать? – хмыкнул волк. – Его породу я очень хорошо знаю. Таких растягивай, не растягивай – будут молчать, пока от болевого шока или потери крови не подохнут. Железный, блин, старичок.
Откровения волка особой радости мне не доставили. Меня, например, господин Фенрир явно не считал породистым и железным, так что следовало прикрывать спину и беречь горло.
План капитана был прост, как топор, и столь же эффективен. Любуясь моей физиономией, перечеркнутой черной повязкой, Гармовой вздыхал:
– Ну как живой. Протезик у однорукой сволочи Касьянова одолжить – и будешь вылитый фон Клаус. Крестик тебе на грудь нацепим, форму, сапожки хромовые…
Медленно, но верно одолеваемый Альцгеймером Отто беседовал по вечерам с мертвецами. Они являлись ему. Все эти Карлы, Фрицы и Генрихи далекого прошлого, они сидели на кожаном диване в его обширной сумрачной библиотеке, они пили с ним кофе и рассуждали о прошлом. Гестапо интересовалось Отто отнюдь не из-за увлечения германскими древностями. Судя по всему, он, если и не напрямую, а все же приложил руку к июльскому заговору. С графом Клаусом фон Штауффенбергом Отто познакомился на одной из вечеринок «востоковеда» Вюста, столь славных в предвоенном Берлине, и сохранял дружеские отношения вплоть до безвременной кончины первого. Ладно хоть что Гармовой обнаружил во мне сходство с Клаусом, потому что изображать, скажем, трусливого Дитриха было бы уже совсем гадко.
Я вглядывался в черно-белую фотографию графа в книжке с веселым названием «Энциклопедия нацизма». Нет, конечно, не один в один, но при неверном свете камина да в гриме – пожалуй, могло и получиться.
В дом старика я пробрался еще днем и вальяжно раскинулся на диване в библиотеке. Серый вермахтовский мундир здорово давил под мышками. В комнате было жарко: дед врубал отопление на всю катушку. Как видно, холод той стороны, куда не пустил его больше шестидесяти лет назад некромант, уже снова крался за Отто и заставлял ныть его старые кости. Мои старые кости исходили потом, а сделанная под протез перчатка на правой руке была на редкость неудобной.
Гармовой установил за мистером Отто Йововицем круглосуточное наблюдение еще больше полугода назад, так что привычки старика нам были известны. Он до вечера сидел в парке: что в снег, что в зной – перелистывая книгу или газету и слушая заливистый лай пуделя, гоняющегося за белками. К восьми часам вечера приходил домой,
За то время, пока старик ошивался в парке, я успел неплохо изучить его литературные вкусы. Высокая комната в центре дома была под потолок заставлена книгами. Были тут и новые издания, но по преимуществу старые тома. Антиквариат, раритеты, мечта любого букиниста. Первое издание Гете, Шиллер, запрещенный некогда Гейне. Кант, Гегель и еще целый выводок немецких философов (странно, что не обнаружил я среди них Ницше). Много трудов по древнеримской истории, от Тита Ливия до Плутарха. Книги на английском, на французском, на испанском, итальянском и даже на русском – например, рассказы Бабеля и стихи Пушкина и Мандельштама. Попалось и несколько японских и китайских томов. Учебники по физике, химии, астрономии и литературоведению, альбомы с репродукциями – старичок был не только полиглотом, а и вообще человеком широких интересов. От книг приятно пахло пылью и немного тлением. Глядя на эту коллекцию, я подумал, во-первых, что вот кого бы следовало назвать Книжником. Куда там Иамену – тот-то все на бегу читает, деловой наш, нет в нем основательного академического подхода. Во-вторых, понятно стало, что общего нашли некромант и бывший член «Анэнербе». Обсуждения любимых книжек им явно хватило бы на всю дорогу от швейцарской границы и до самого монастыря. Окна в библиотеке сделаны были из витражного стекла, и по темным переплетам бежали синие, зеленые и красные прямоугольники и ромбы, бежали до тех пор, пока солнце не рухнуло за крыши коттеджей на противоположной стороне улицы.
В прихожей стукнуло, скрипнули половицы, и под закрытой дверью библиотеки вспыхнула желтая полоска. Я подобрался. Сейчас или никогда: либо старик завопит от ужаса и огреет меня по башке своей тростью с пуделиным набалдашником, либо спокойно предложит опрокинуть с ним стаканчик вермута и побеседовать за старые времена.
Распахнулась створка двери, из прихожей внесло прямоугольник света. В прямоугольнике показался уже знакомый мне высокий, чуть сутулящийся силуэт. Будто и не замечая меня, старик, постукивая по ковру тросточкой, прошел к камину и повернул выключатель. В каминной пасти вспыхнуло искусственное, но почти неотличимое от настоящего пламя. Вернувшись к столу, старик засветил лампу, уселся на стул. В электрическом сиянии хозяин дома казался очень бледным и по-костяному хрупким. Когда он наклонил голову, сквозь седину по-младенчески зарозовела кожа. Как там у Осипа Эмильевича сказано? «Холодок щекочет темя, и нельзя признаться вдруг, – и меня срезает время, как скосило твой каблук». Перчатку с правой руки Отто не снял – возможно, донимала экзема. Или последствия концлагеря? Вытащив из кармана очки, старик протер их тряпицей и нацепил на нос. И только тут, кажется, заметил расположившегося на диване меня. Он не вскрикнул и не вскочил. Благожелательно улыбнувшись, Отто сказал по-немецки:
– Ну, здравствуйте, Клаус. Ко мне как раз вчера заходил ваш давний приятель (тут мое сердце ёкнуло – это какой еще давний приятель?) и мы вас вспоминали. Хотите кофе? Я себе налью, и вы присоединяйтесь.
«Присоединяйтесь, барон, присоединяйтесь», мрачно и тихо пробормотал я.
– Вы что-то сказали?
– Я не пью кофе. Можно закурить?
– Курите, Клаус. Мне казалось, вы бросили?
– Трудно отказаться от старых привычек.
Старик кивнул, проворчал что-то себе под нос и вышел из комнаты. За стенкой тявкнул пес, Отто забормотал успокоительно. Через пару минут он вернулся с кофейником на подносе и чашками.
– Это на случай, если вы передумаете. Отличный я вчера купил кофе в русском магазине…
Сюрреализм ситуации медленно, но верно начал зашкаливать. Я нервно вытащил из кармана серебряный портсигар и вставил в мундштук папиросу. Хорошо, что ребята на киностудии снабдили меня аутентичной зажигалкой и прочими причиндалами, а то красиво бы я смотрелся с пластиковым «Биком» и пачкой «Кента». Хорошие ребята, работают споро, не задают лишних вопросов – надо будет запомнить адресок. Надеюсь только, что они не сочли меня извращенцем, старательно готовящимся к садомазохистской оргии с нацистскими мотивами.
Пока я нервничал и возился с никак не желающей работать древней зажигалкой, Отто продолжал говорить, как ни в чем не бывало:
– Поверите ли, Клаус, лишь сейчас я начал понимать, какими мы все были наивными дурачками. Мы казались себе молодыми богами, спешащими на битву с драконом, и упрямо не хотели замечать, что дракон наш – никакой не дракон, а червяк, пляшущий на крючке у совсем других сил. Нити судьбы сплелись так аккуратно, что преступлением было бы нарушить их точный узор. Да у нас бы и не получилось…