Дети богов
Шрифт:
И тут меня оторвало от девушки и так приложило башкой о камень, что из глаз посыпались разноцветные искры. Я рухнул на четвереньки, мотая головой.
И знакомый, ненавистный голос процедил сзади:
– Каждый раз, когда я снова встречаюсь с вами, Ингве, вы мне все гаже и гаже.
Я крутанулся, вскочил – горы качнулись, но я удержался на ногах. Уперся спиной о камень и вытянул Наглинг из ножен.
– Какое огорчение, – процедил я с не меньшей долей яда, слизывая с губ кровь.
Кровь сочилась из разбитого лба. Я искоса взглянул на
– Но и вы, Иамен, не образчик рыцарства, – сказал я, снова глядя на некроманта.
Он так и не вытащил из ножен свою катану. Не оборачиваясь, колдун скинул с плеча куртку и швырнул Тенгши, и добавил несколько слов на кангпо. Та с трудом поднялась, цепляясь руками за валун, прикрыла курткой обнаженную грудь и медленно, спотыкаясь, пошла к деревне.
– Выманить меня из поселка с помощью глупой девчонки, да еще велеть ей меня зарезать – это, конечно, вершина благородства, – продолжил я.
Иамен смотрел на меня без выражения. Наконец удостоил ответом:
– Конечно, я не приказывал ей вас убивать. Не представляю, как она достала нож. Похоже, вы ей крайне отвратительны.
– Похоже, – сказал я, – вам все же придется, говоря куртуазно, скрестить со мной клинки. Ну как, готовы сразиться за честь дамы?
Я поднял Наглинг, блестевший зло и холодно. Такая же холодная ярость клокотала во мне.
– Штаны застегните, герой.
– А что, щепетильность не велит вам вступать в бой с противником, у которого портки расстегнуты?
Некромант отошел на пару шагов и уселся на камень, выставив перед собой ножны с катаной.
– Перестаньте выламываться, Ингве. Я вам не нянька и не школьный учитель. Вы хотели со мной поговорить? Говорите.
Хотеть-то я хотел, да не при таких обстоятельствах. Почему-то мне, дураку, представлялось, что Иамен заявится в деревню при свете дня, эдакий одинокий самурай, защитник обиженных и угнетенных – тут-то мы его и сцапаем. А что я мог сказать ему сейчас? «Отдайте меч»? Ага, разбежится и отдаст. Потом догонит и отдаст еще раз. Так и не придумав ничего лучшего, я застегнул штаны и сел на камень напротив. Набрал в горсть снега, отер лоб. Наглинг положил на колени.
– Мы с вами, Иамен, находимся в крайне двусмысленном положении. Внизу, в деревне, сидит волчья стая.
Хорошо, что у меня хотя бы хватило ума не уточнять числа волков.
– Вы можете меня сейчас убить, допускаю. Только волков это не остановит, а, напротив, разозлит. Вы можете даже попытаться взять меня в заложники и начать с ними переговоры, однако, насколько я знаю Гармового, на сохранность моей шкуры ему глубоко плевать. Он до сих пор уверен, что и сам прекрасно управится с мечом. Тирфинг вы мне, похоже, отдавать тоже не собираетесь. И какие будут предложения?
– Я не собираюсь ни убивать вас, ни брать в заложники, – ответил некромант, – Я пришел сказать, что меча у меня нет и отдать его вам я не могу.
– А где меч?
– В ножнах.
Я подавил желание
– Вы понимаете, что так мы с вами ни до чего не договоримся?
Иамен промолчал.
Ветер усиливался. Снегопад медленно, но верно превращался в буран. Снег засыпал плечи некроманта. Наверное, ему было холодно. Мне так точно. Валун морозил зад. Я встал, развернулся и пошел вниз.
– Вы их не убьете.
Я оглянулся.
– Убью, Иамен, убью. Не вам одному полосовать невинных налево и направо. Кстати, не поделитесь ли адреском того ведомства, где вам выписывают индульгенции?
Некромант не ответил. Я подождал немного и стал спускаться к деревне. Служивый на шухере ухмыльнулся мне во всю пасть и выставил большой палец. Мне очень захотелось отрубить этот палец заодно с рукой.
Рассвет пробрался в деревню украдкой, как кошка к хозяйской тарелке. Рассвет позолотил крыши, выбелил выпавший за ночь снег, розовым мазанул по далеким склонам. На рассвете я вышел из деревни и, став лицом к горе, проорал:
– В последний раз тебя, сука, прошу: отдай меч.
Ответом мне было молчание. Даже эхо заткнулось.
Я вернулся на площадь. Площадь просматривалась со скал хорошо, так что я был уверен: зрелища некромант не упустит. Два наемника выволокли вперед трясущегося, как желе, старосту, швырнули передо мной на колени. Он что-то такое пытался бормотать, давясь слюной и слезами, но я не слушал. Вытащил свою «беретту». Передернул затвор. Приставил ствол к затылку старика. Бежали секунды. Секунды бежали. Секунды сливались в минуты. Одна минута. Полторы. Ко мне сзади подошел Гармовой и тихо и зло сказал:
– Если ты сейчас, падла, не выстрелишь, я за ребят не отвечаю.
Мало ли я убивал людей? Немало. Но всегда за дело – или мне так казалось. Или в приступе ярости, бывало и такое. Хладнокровно, выстрелом в затылок – ни разу. Ни разу, господа.
Я опустил пистолет и так же тихо ответил.
– Уберите это чмо обоссавшееся. Будем поднимать ставки. Приведите девчонку.
Гармовой кивнул и что-то гавкнул своим. Причитающего старика уволокли. Во что я ввязываюсь, асы и альвы мои, во что?!
Тенгши шла сама. Она была бледнее обычного, да, но не белее, чем прошлой ночью. Отпихнув удерживающие ее руки, она аккуратно одернула юбку и опустилась на колени, затылком ко мне. Волки сзади заржали – похоже, часовой в красках описал им нашу ночную прогулку. Зачем она вернулась в деревню? Неужели это ей приказал некромант? Зачем? Полагал, что после вчерашнего у меня рука не подымется? Зря полагал. В толпе деревенских послышался шум. Отчаянно завыла женщина. Мать?
Девушка держала спину очень прямо и глядела на спуск в долину. Что она видела там – несбывшийся бар с веселыми матросами? Счастливое свое, теплое и сытое будущее? Будущее, которое вот сейчас я разбрызгаю по чистому с утра снегу кровавой слякотью? И, задрав в бессильной злобе лицо к небу, я заорал: