Дети богов
Шрифт:
– Вот именно. Вы мне не должны ничего. Я вам – должен.
Я устал стоять согнувшись, придерживая дверцу машины.
– Счастливого пути, Иамен. Надеюсь, мы больше с вами не встретимся.
Я уже отходил, когда он прокричал мне вслед:
– Еще одно. Там вам придется смотреть левым глазом.
Моим левым отсутствующим глазом? Благодарю за совет.
Такси задребезжало вниз по улице, и я невольно подумал: как он такими руками теперь с катаной… А, в Хель все оно провались! Позову я тебя, когда рак на горе свистнет и Вотан перекрестится.
Да,
Глава 4. Царство Черного Эрлика
И снова над Будапештом готовилось взойти солнце, окрашивая черные воды Дуная стылой предутренней синью. Я не стал дожидаться открытия подземелья и просто взломал замок. Сделал я это без особого изящества – надо было учиться, пока Нили крутился рядом, а сейчас учиться не у кого. Сигнализацию в здании, по счастью, включить никто не додумался. Если она вообще имелась. И в самом деле, что отсюда можно вынести: пенопластовые копии модернистов? Стенку с псевдопещерными антилопами и охотниками? Фонтан?
Фонтан, кстати, отключен был на ночь. В сухом и отмытом бассейне сиротливо поблескивала медная кнопка-Уроборос. Жрущий свой собственный хвост червяк. Я надавил на кнопку – и, оправив Наглинг на поясе, полез в открывшуюся черную дыру.
На сей раз над маленьким альпийским озерком простирались сумерки, то ли утренние, то ли вечерние – не поймешь. Ни ночь, ни день, так – полусвет. Над долиной нависло нехорошее предгрозовое безмолвие. Парило. Вода металлически поблескивала. Заросли тростника молчали. Небо подернулось серой рябью туч, и я не смог определить, куда смотрит ручка Ковша.
Я подошел к воде, присел на корточки. Давно ли, казалось… По счету Митгарта – семь месяцев, но я не знал, как течет время в отражениях, на самой границе эрликова домена. Вот здесь Ганна выволокла меня из озера – а я ее тогда и не поблагодарил даже. И не видел с тех пор. Вот здесь Иамен приводил меня в чувство: зачем? Лучше бы оставил валяться с полными легкими воды. И Нили был бы жив. И Тенгши была бы жива. Все были бы живы…
В жирной грязи виднелись следы босых ступней. Траву примяло ведьмиными кругами: утопленницы, что ли, водили здесь хороводы? Я опустил руку в озеро и, тихонько плеснув водой, позвал:
– Ганна. Гануся.
Ничто не потревожило свинцового зеркала. Я погрузил руку по самый локоть и позвал уже громче:
– Ганна!
И тут в мое запястье впились ледяные пальцы. От неожиданности я вскрикнул и отшатнулся, однако пальцы и не подумали разжаться. Я пополз прочь от озера. За мной из воды потянулись бледные руки. Над поверхностью возникла вороная мокрая макушка.
– Ганна! – облегченно проговорил я. – Что за дебильные шуточки?
Девушка тряхнула волосами, рассыпала холодные капли и затянула привычное:
– Любый, коханый…
И резко остановилась. Вгляделась в мое лицо. Вскрикнув, протянула руку
– Ингве, миленький, что с тобой сделали?!
Плача, он затрясла меня за плечи. Я вздохнул и потянул ее верх по склону. Слезы так и брызгали из черных глаз. Худенькие плечи вздрагивали, ходуном ходила тонкая спина. Я усадил девушку в траву, погладил пропитанные водой волосы, обнял.
– Ганна, ну перестань. Подумаешь, окривел. Ты что, любить теперь меня такого некрасивого не будешь?
– Дурной, при чем тут это!
Она все же вырвала ладонь, заскользила кончиками пальцев по моему лицу, ощупывая мельчайшие черточки, как будто не узнавая. Не признавая своим.
– Хочешь – иди, – сказал я.
И опустил удерживающую ее руку. Она в ответ охнула, прижалась, спрятала лицо у меня на груди. Я вздохнул. Она подняла глаза.
– У тебя сердце бьется…
– А ты не знала?
– Не так бьется.
Я медленно развязал расшитый ворот ее рубашки, отвел влажную ткань. Девушка прерывисто вздохнула. Можно было поверить, что и в ее груди стучит неспокойно – не знал бы, точно поверил. Я притянул ее к себе и поцеловал в соленые от слез губы – и она, после секундного промедления, ответила. Я опустил ее в траву. Мелкие стебельки укололи мои ладони, когда я стягивал с ее плеч рубаху. Кожа Ганны была прохладной и чуть отдавала озерной тиной – а глаза, как и всегда, когда мы были вместе, распахнулись на пол-лица, невероятные глазищи, огромные…
Потом мы лежали в траве, обратив лица к затянутому тучами небу. Она нащупала мои пальцы и сплела со своими. Все, как и полагается счастливым любовникам, только сверху сыпался моросящий дождь. Колени девушки, и без того мокрые, покрылись мелкими капельками и стали напоминать листья росянки. Неожиданно она села, тряхнула головой и уставилась на меня сверху вниз.
– Ингве, а давай поженимся?
– Ты чего?
– Нет, правда. Деток народим.
Я тоже сел и принялся натягивать рубашку, бормоча при этом:
– Какие детки, Ганна? Не может у нас быть детей.
Я ожидал, что она заплачет, но девушка только прерывисто вздохнула.
– Ты так редко обо мне вспоминаешь. А мне там так одиноко и холодно…
– Скоро лето. Будет теплее.
И замолчал, сообразив, что сморозил глупость. Какое дело мертвой до солнечного тепла? Ее солнце – бледная луна, ее дом – утроба ледяного омута…
Она закинула руки за голову, оправила волосы и сказала:
– Проводи меня хотя бы до воды.
Я встал, застегнул на поясе ножны с мечом. По лицу Ганны пробежала недовольная гримаска. Кажется, она вполне уже пришла в себя.
– Ты теперь всегда с этой железякой таскаешься?
Я пожал плечами. Действительно, нафиг мне сдался меч? До сих пор от славного Наглинга помощи было с гулькин чих.
– Сувенир. Ты же мне и помогла его выловить.
Она снова капризно поджала губы и протянула:
– А бородатый твой где? Он же вечно с тобой, как пес цепной.
– Нету больше бородатого.
Ганна резко вскочила с колен, одним движением набросила на себя широкую рубаху. Оглянулась.
– Ты опять через год придешь?