Дети большого дома
Шрифт:
Особенно любил дядю Минаса маленький Миша. Если Меликян бывал дома, то мальчик забирался к нему на колени, засыпал бесконечными вопросами, и Минас, не утомляясь, рассказывал ему всякие забавные истории.
Минас и прежде любил возиться с детьми, но теперь это было для него не просто забавой или развлечением, а душевной потребностью. Каждый раз он приносил Мише какие-нибудь нехитрые сласти; а если не удавалось их раздобыть, то давал ребенку сбереженный пайковый сахар и, видя, какую это доставляет мальчику радость, сам радовался не меньше.
«Он и сам-то большой
— Хо-чу дя-дю Ми-на-са! — плакал Миша в коридоре. — Хо-чу дя-дю…
Страшный грохот заглушил голос мальчика. Весь город наполнился гулом.
— Бомбят! — вскрикнула Вера Тарасовна. — Бегите в подвал!
Но все, ошеломленные, продолжали стоять на месте. Быть может, пролетят самолеты, сбросив две-три бомбы, как бывало много раз? Однако гул все нарастал. Комната казалась утлой ладьей в разбушевавшемся море.
— Бегите в подвал! — крикнула с отчаянием Вера Тарасовна. — Где Миша? Найдите Мишу!
Женщины выбежали. Мальчик стоял на крыльце, с ужасом и любопытством наблюдал за происходившим. Вера Тарасовна подхватила его на руки и сбежала с девушками во двор. Почти задевая за крыши дома, низко пролетели два самолета. Вера Тарасовна и девушки бросились на землю и, поднявшись через минуту, кинулись к подвалу. Совсем близко разрывались бомбы, оглушая людей адским грохотом. Сперва слышался свист падающих бомб и какой-то ужасный вой, затем грохот взрывов. Крики и вопли людей тонули в этом хаосе. Вера Тарасовна с мальчиком на руках и девушки, задыхаясь, вбежали в подвал. Вместе с прохладой ударил им в лицо запах гниющего картофеля и капусты.
— Ужас, какой ужас! — шептала дрожащими губами Вера Тарасовна.
Шура подошла, обняла мать.
— Ну, не бойся, мама, не первый же раз.
— Так еще никогда не было. Озверел он.
— А ты не бойся, мама! — повторяла девушка, сама дрожа от невероятного грохота.
Взрывы слышались то вблизи — тогда трещал потолок и казалось, что дом вот-вот рухнет, то удалялись — и тогда только, дрожала под ногами земля. При каждом новом взрыве Вера Тарасовна крепче прижимала к себе Мишу и закрывала глаза, точно не желая видеть смерть своих детей — смерть, которая, казалось, надвигалась на них со всех сторон, неотвратимая и неизбежная.
Прислонившись спиной к холодной стене, растерянно глядела на остальных Седа. Казалось, чувства заглохли, перестала работать мысль, отнялся язык.
Седу больше всего страшила бомбежка. Огонь артиллерии и снаряды были не так ужасны, как фугасные бомбы. Седа не скрывала того, что боится, и была уверена, что она трусиха.
Грохот и взрывы постепенно замирали, шум доносился словно из-под земли.
— Бомбят центр города, — подумала вслух Шура и, заметив прислонившуюся к стене Седу, подозвала ее: — Что ты стоишь? Иди садись, на бревне есть место.
Седа
— Садись, доченька, садись! — оказала и Вера Тарасовна.
Седа молча подошла и села, стыдясь того, что испугалась больше она, которая носит военную форму, а не Шура с матерью — мирные граждане. Ведь это Седа должна была показать им пример мужества, а она забыла об этом в минуту опасности. И с чистосердечной прямотой она прошептала:
— Испугалась я. Видела раз — ужасно было!
Это признание казалось необходимым для ее угнетенной души. Она сказала «я испугалась» — значит вместе с опасностью исчез и владевший ею страх, возвращалось утраченное душевное равновесие.
Взрывы и грохот раздавались еще очень близко, сотрясали все здание над подвалом. Но было уже не то, что раньше, когда казалось — вот-вот рухнет дом и погребет их в вечном мраке.
— Хорошо, что ваши далеко и не видят этого ада, — сказала Вера Тарасовна, — не приведи бог пережить такое!
Таким добрым показалось при этом лицо Веры Тарасовны, столько тихого страдания было в ее больших умных глазах, что Седе захотелось обнять, расцеловать ее и сказать: «Благодарю вас, Вера Тарасовна, за то, что вы такая добрая, за то, что вы не желаете другим испытать пережитое вами горе».
— Пролетели как будто, — свободно и глубоко переводя дух, сказала Шура.
— Но много, должно быть, разрушено домов, и убитых, наверно, много…
При этих словах Миша вырвался из рук матери и выбежал из подвала. Все произошло так мгновенно, что ни мать, ни девушки не успели перехватить его.
На их зов Миша откликнулся уже со двора:
— Посмотрю и приду, мама. Немножечко посмотрю и приду!
Первой за мальчиком выбежала Седа, за ней Шура. Не утерпев, кинулась вслед и Вера Тарасовна.
Поднявшись на крыльцо и обхватив столб рукой, Миша широко раскрытыми глазами разглядывал улицу. Увидев мальчика, девушки и Вера Тарасовна на мгновение остановились во дворе и тоже посмотрели на улицу.
Над Вовчей осел густой темный дым. Разрушенный город пылал. В дыму появлялось белое пламя и сыпались сверху искры, казавшиеся на солнце белыми.
— Сейчас же сойди оттуда, негодник! — крикнула Вера Тарасовна.
Мальчик не слышал голоса матери, не замечал ее тревоги. Он с жадным любопытством продолжал разглядывать пожарище.
В эту минуту прямо на них с ревом спикировал самолет. Словно большие черные капли, оторвались от него бомбы. В ужасе кинулись на землю Вера Тарасовна и девушки. Все потонуло в грохоте. Казалось, перевернулась земля, день превратился в темную ночь. Лишь на одно мгновение наступило затишье, затем повторился тот же ужасный грохот. И вновь наступило затишье. Слышно было лишь потрескивание и удаляющийся гул… Вера Тарасовна приподняла с земли голову. Но что это? Дом их был разрушен, с крыльца свисали бревна. Уцелел лишь один столб. И рядом, на перилах, лежал на животе Миша с бессильно висевшими руками и головкой.