Дети черного озера

Бьюкенен Кэти Мари

— Порченая, — говорит он.

Я невольно кошусь на Щуплика в ничтожной попытке перенести внимание друида на истинного калеку Черного озера. Но пальцы Лиса сжимают мне подбородок, и я даже не могу отвернуться. Затем матушка трогает друида за рукав, поднимает голову. Грациозная, белокожая, с правильными чертами лица, она прекрасна какой-то неземной красотой — но сейчас кажется хрупкой, как вздох, робкой, как росинка.

— Провидица, — говорит матушка и вновь опускает голову. На шее у нее медленно взбухают и опадают, тяжко бьются жилки.

Лис раздраженно фыркает:

— И что же видит порченая?

— Римлян, — отвечает отец. Голос у него тихий, но в нем чувствуется сила.

Родители рискуют, переводя меня из порченых в провидицы, из бесполезных в ценные — в понимании друида.

В глазах Лиса пробуждается

интерес. Он наклоняется так близко, что я чувствую его влажное дыхание:

— Римлян?

Я моргаю и медленно, едва заметно киваю.

Лошадь роет землю, и пальцы Лиса отпускают мой подбородок. Он похлопывает скакуна по крупу, гладит ложбинку на шее. Оборачивается к собравшейся толпе.

— Встаньте, — повелевает он.

Люди выпрямляются, отряхивают пыль с колен. Отец поднимает меня с земли и крепко прижимает к себе. Тут Охотник, выступив вперед, трогает Лиса за рукав.

— Пойдем, — говорит он. — Пойдем, ты поешь и отдохнешь у нас. — Будучи первым человеком, он обязан обеспечить друиду отдых после долгой дороги в седле.

— Ты, — говорит Лис Охотнику, — присмотришь, чтобы моего коня накормили и напоили. — Потом поворачивается ко мне: — Как мне называть тебя?

— Хромуша, — выдыхаю я с трепетом. Девушка, что хромает при ходьбе.

Друид кивает отцу:

Твоя юница?

— Да.

— Тогда я пока поживу у тебя и твоей прозорливицы.

Матушка останавливает руку, потянувшуюся к губам, возвращается на свою сторону. Отец медленно, сдержанно кивает. Охотник берет лошадь под узцы, и я замечаю, как вытянулось у него лицо: он недоволен, что Лис предпочел ему отца — ему, первому человеку Черного озера.

— Набожа, Хромуша, идемте, — зовет отец, и толпа расступается, пропуская нашу маленькую семью.

ГЛАВА 4

НАБОЖА

Набожа, тринадцатилетняя отроковица, брела по лесу вдоль северной границы прогалины у Черного озера. Она шла, скользя взглядом по свернутым листьям, ветвям и хворосту, устилающим землю, и чувствовала, как припекает солнце сквозь кожаный плащ и шерстяное платье. Ее переполняло предвкушение. Теперь, когда у нее начались крови, нынче же вечером она сможет присоединиться к остальной молодежи, имеющей право выбирать супругов на празднике Очищения. Вместе они отметят наступление нового времени года, тем самым оставив позади холодную, морозную пору, называемую Зябью, и поприветствуют неспешную ростепель, именуемую Просветом. В этот многообещающий момент юноши Черного озера дарили девушкам всяческие безделки. Отполированный камешек или переливчатая ракушка означали желание взять в супруги определенную девицу, и если подарок принимался и намерение провозглашалось при свидетелях, судьба девушки была решена.

Но не стоит потакать самолюбию, сказала себе Набожа, и стремиться заполучить преподнесенное на ладони свидетельство юношеского томления. Ведь это ее первый праздник Очищения, и супружество по-прежнему оставалось для нее тайной, далекой, как море. И все же мысль о подарке, о возможности быть избранной, о расширенных глазах подруг, их изумленных шепотках о том, что она пробудила в ком-то чувство, — все это сверкало и переливалось, точно приманка перед рыбой.

Она остановилась у зарослей кустарника, вглядываясь в землю в поисках синевато-пурпурных лепестков душистой фиалки, за которой пришла в лес. Цветок обладал большой магической силой: отвар, приготовленный из томленных на огне и процеженных лепестков, даровал сон тем, кто маялся не смыкая глаз. Тот же отвар, выпаренный до густоты и смешанный с медом, смягчал больное горло. Припарки из листьев уменьшали опухоль и спасали от красноты в глазах. Девушка тронула губы, землю со словами: «Матери-Земли благостыня».

Мать-Земля придет этой ночью. Перед внутренним взором Набожи предстало явление богини: клубы тумана, катящиеся с болот. Мать-Земля скользнет на прогалину и пройдет сквозь сбившиеся в кучку круглые хижины, изгоняя таким образом нечисть, хвори, лихо. Очищение принесет жителям деревни покой. Хотя праздник приходился на время, когда дни становятся длиннее, ночь пока не сдавалась. Беспокойство овладевало людьми, ворочавшимися без сна среди скомканных тканых одеял, мехов и шкур после слишком короткого дня, не успевшего утомить их. Надолго ли хватит запасов солонины, твердого сыра и зерна? Протянем ли с кормом для овец? Всего лишь одного петуха принесли в жертву, не мало ли? Достаточно ли низко висят животы у маток? Хорошо ли набухли их сосцы? Но после явления Матери-Земли овцы благополучно ягнились, а то и разрешались двойней. И молоко у них приходило. Разворачивались листья крапивы, готовые отправиться в котел, а в хранилищах хватало овса, чтобы заправить похлебку. Кашель, мучивший новорожденного в течение двух лун, стихал. Болотники вступали в Просвет — время рождений, сева и ожиданий — свободными от тревог и хворей. Очищенными.

Отыскивая фиалки, Набожа думала о вепре, которого убил сородич по имени Молодой Охотник. Как же он важничал, вернувшись на Черное озеро: созвал мужчин, чтобы затащить тушу в дом, и в подробностях пересказал, как три дня выслеживал кабана и даже ни разу не прервался, чтобы воздать причитавшуюся Матери-Земле хвалу. И все равно Набожа глотала слюнки: в эту Зябь, как и в каждую другую, желудки редко бывали полны.

Готовясь к празднику, Набожа и другие девушки вымоются, расчешут волосы и оставят их распущенными, чтобы показать свою чистоту и юность; застегнут на плечах шерстяные платья, которые будут пахнуть ветром, а не потной плотью. Потом обойдут все хижины на прогалине, собирая дары: мед, пшеничное пиво и хлеб, еще теплый, только что со сковороды. Наконец они остановятся у самой большой хижины и обнаружат над языками пламени в очаге искусно зажаренного кабана. Часть подаренного девушки отложат: старый обычай, неукоснительно соблюдаемый болотниками, и не только в такую благословенную ночь. — греть всею набранною отдают Мат ери-Земле в уплату за взятое у нее добро. А затем, перемазав пальцы жиром, будут объедаться свининой с хлебом и запивать ее пивом, покуда до отказа не набьют животы. Наконец явятся парни и начнут колотить в запертую дверь, требуя впустить их, чтобы плясать и веселиться до самой зари.

За спиной у нее хрустнула ветка, и, проворно обернувшись, Набожа увидела юношу годом старше ее.

— Молодой Кузнец, — сказала она.

Конечно, она знала его. В деревне насчитывалось всего-то десятка три юнцов, а этот был ремесленник, один из тридцати четырех членов видного клана Кузнецов — безусловно, самого большого и самого процветающего на Черном озере. Младший из шести братьев, рожденный после шестилетнего перерыва, он единственный еще не вступил в брачный союз. Круглая хижина его клана, где молодежь собиралась праздновать эту ночь, по ширине вдвое превосходила прочие дома. Низкие скамьи и лежаки в ней были завалены кожами и мехами, а полки заставлены кувшинами и блюдами. Отец юноши, Старый Кузнец, поставлял большую часть принадлежностей для деревенских пиров. Он кормил и одевал двоих сирот-работников и одинокую старуху, а также семейство сородича, погибшего при рубке вяза. Достаток и щедрость Старого Кузнеца утвердили за ним неоспоримое право считаться первым человеком Черного озера, и посему он решал, когда сеять и когда жать, когда придерживать запасы зерна и кореньев, а когда заменить быка или принести в жертву овцу.

Молодой Кузнец был уже самым высоким из братьев, и, хотя вес еще не догнал рост, широкие плечи предсказывали силу, которая однажды станет ему подмогой в родовой кузне. Еще поговаривали, что лишь ему доверяет отец тончайшие детали ковки, что он чаще других братьев сопровождает Старого Кузнеца при осмотре полей или разборе жалоб. Об этом парне чаще всего шептались деревенские девушки, обсуждая не только его обеспеченное будущее, но и мускулистые плечи и руки, и привлекательное лицо.

Набожа заметила неуверенно сложенные губы Молодого Кузнеца и нерешительные глаза, обрамленные густыми, как у оленухи, ресницами. Она не могла рассчитывать на его дружбу. Набожа была крестьянкой, а крестьяне и ремесленники Черного озера сторонились друг друга. Работая вместе с сородичами в обнесенной низкими стенами кузне, Молодой Кузнец изредка обменивался с Набожей парой слов: «Нынче вёдро» или «Добрая будет пшеница», хотя однажды ей послышалось: «Здесь печка горит, если ты…», но затем его голос смолк. Она думала о парне лишь как о работнике, обещающем превзойти других. Положение Молодого Кузнеца было слишком высоким, и он оставался почти недосягаемым для нее — весьма несправедливо, если учесть, что она ученица знахарки Черного озера. Полезное качество. А еще ее набожность. Девушка прикусила губу, как делала порой, замечая за собой гордыню. Мать-Земля любит смирение.